Это был гибрид котёнка с утёнком. Пушистое тельце, большие стеклянные глаза и неуклюже приклеенные к лопаткам птичьи крылья. Табличка гласила: «Херувимчик „Пушок“. Радость вашего дома».

— Милый? — переспросил я. — Лера, у него крылья приделаны на столярный клей. Я даже потёки вижу. А грудная клетка не выдержит и одного взмаха. Он бы просто сломался пополам при попытке взлететь. Это анатомический нонсенс.

— Ну и что? Зато он трогательный, — возразила она.

Мастер этого «шедевра», стоявший рядом, услышал мой комментарий и самодовольно ухмыльнулся.

— Молодой человек, вы не понимаете сути искусства! Это не про анатомию, это про эмоции! Вот, смотрите!

Он нажал на потайную кнопку в основании подставки. Из стеклянных глаз «Херувимчика» медленно потекли две маслянистые капли, а изнутри раздался жалобный писк, записанный на дешёвый фонограф.

— Он плачет, — с благоговением прошептала какая-то дама рядом.

— Глицерином, — безжалостно констатировал я. — И пищит, как резиновая игрушка для собак. Пойдём отсюда, у меня сейчас у самого кровь из глаз пойдёт.

Рядом, под стеклянным колпаком, переливался всеми цветами радуги «Музыкальный Слизень». Его студенистое тело было сохранено в первозданном виде, и казалось, что если прислушаться, можно услышать его тихую меланхоличную песню.

Один из посетителей, полный аристократ в бархатном камзоле, долго цокал языком, восхищаясь работой, а потом сокрушённо вздохнул:

— Жаль, что не поёт. А то бы я его в спальню поставил. Успокаивает.

Но больше всего меня позабавил один стенд в самом центре зала. На нём, в нелепой, вычурной позе, застыл скелет какого-то ящера. Кости были отполированы до блеска, но собраны абсолютно неправильно. Позвоночник изгибался под неестественным углом, рёбра торчали в разные стороны, а череп был приделан задом наперёд.

«Инсталляция „Диссонанс Бытия“. Автор — магистр Феофан», — гласила табличка.

Рядом с ней стоял сам магистр — худой и нервный тип с бегающими глазками. Он доказывал какой-то даме в мехах, что это «новое слово в искусстве, метафора хрупкости жизни и экзистенциального ужаса».

«Идиот, — мысленно вынес я вердикт. — Он даже не знает, что тазовая кость у этого вида срастается с крестцовыми позвонками только к пятому году жизни. А тут она присобачена на проволоку. „Диссонанс Бытия“, как же… Просто „Диссонанс Знаний“».

Валерия потянула меня за рукав.

— Вик, пойдём, не заводись.

Но было поздно. Я уже поймал самодовольный взгляд магистра Феофана, который как раз закончил вешать лапшу на уши своей спутнице в мехах.

— Прошу прощения, магистр, — сказал я достаточно громко, чтобы привлечь внимание окружающих. — У меня вопрос по вашей инсталляции.

Феофан повернулся ко мне, его бегающие глазки недовольно сощурились.

— Слушаю вас, коллега, — процедил он, подчёркивая последнее слово с ноткой сарказма.

— Скажите, а ваш «Диссонанс Бытия» — это метафора того, как существо с тазовой костью, примотанной к грудному отделу позвоночника, пыталось бы… ходить? Или, может, это аллюзия на то, что череп, надетый задом наперёд, символизирует взгляд в прошлое, а не в будущее?

Вокруг нас образовалось небольшое кольцо из любопытных. Дама в мехах удивлённо захлопала ресницами. Лицо Феофана пошло красными пятнами.

— Вы ничего не понимаете в высоком искусстве! — зашипел он. — Это концептуальный подход! Я так вижу!

— Я тоже вижу, — невозмутимо ответил я. — Вижу вопиющую анатомическую безграмотность, завёрнутую в пафосную чушь. Уверен, если бы это несчастное животное было живо, оно испытало бы куда больший экзистенциальный ужас, чем тот, что вы пытаетесь изобразить.

Раздались сдавленные смешки. Феофан открыл рот, чтобы ответить, но лишь издал звук, похожий на кваканье. Валерия, схватив меня за локоть мёртвой хваткой, потащила прочь.

— Я же просила, не заводись! — прошипела она мне на ухо. — Ты нажил себе врага.

— Не врага, а посмешище, — поправил я, с удовольствием отметив, как магистр Феофан провожает нас полным ненависти взглядом.

Но были и интересные экземпляры. В отдельном зале, за бархатными канатами, выставлялись работы настоящих мастеров. Там я увидел идеально выполненное чучело мантикоры, чей скорпионий хвост был изогнут в смертоносном замахе, и даже скелет небольшого дракона, собранный с ювелирной точностью.

Правда, и здесь мой намётанный глаз находил изъяны. В суставах драконьего скелета я заметил следы клея. Дилетантство. Настоящий мастер соединяет кости на микроскопических штифтах, чтобы сохранить подвижность.