Увидев, что я не возражаю, он воодушевился.

— И мы обязаны, — он сделал нажим на этом слове, — честно и открыто сказать полковнику Обухову, что оперировать его будет целитель третьего класса, а не Мастер. Любой здравомыслящий человек откажется! — в его голосе появилась уверенность. — Никто в здравом уме не согласится лечь под скальпель младшего специалиста, когда рядом с ним в операционной стоит опытный Мастер!

Он откинулся в кресле с видом человека, только что нашедшего идеальное, безупречное решение своей проблемы.

Он думает, что это остановит меня. Наивно.

Он апеллировал к формальному статусу — «третий класс» против «Мастера». А я буду апеллировать к единственному, что имеет значение для умирающего человека — к шансу выжить.

Я умел убеждать.

В прошлой жизни мне удавалось уговорить на рискованную операцию даже параноидального олигарха, который подозревал в каждом лекаре потенциального убийцу.

— Отличная идея, Игнат Семенович, — я легко кивнул, и на моих губах, возможно, даже промелькнула тень улыбки. — Пойдемте к пациенту прямо сейчас. Вместе объясним ему ситуацию, и пусть он сам примет решение.

Киселев растерянно моргнул. Он ожидал спора, возражений, попыток скрыть мой ранг — чего угодно, но не такого мгновенного и полного согласия. Он не понимал, в чем подвох.

— Прямо… прямо сейчас?

— А зачем откладывать? — я пожал плечами. — Время работает против нас и против него.

Артем, который все это время молча стоял в углу, решительно шагнул вперед.

— Я пойду с вами, — твердо сказал он. — Как анестезиолог, я тоже обязан предупредить его о всех рисках наркоза при такой сложной операции.

Киселев посмотрел на Артема, потом на меня.

Он думал, что передает мне бомбу с зажженным фитилем. А на самом деле он только что вручил мне ключ от сейфа.

Теперь все зависело не от его страха, а от моего умения говорить с пациентом. И в этой области я чувствовал себя гораздо увереннее, чем он.

Реанимация. Палата номер три. Воздух здесь был густым от запаха лекарств и тишины, нарушаемой лишь мерным писком мониторов. Полковник Обухов лежал на функциональной кровати, опутанный проводами. Выглядел он откровенно плохо — осунувшееся за сутки лицо приобрело землистый оттенок, глаза запали, дыхание было частым и поверхностным.

Но взгляд, которым он нас встретил, оставался ясным и цепким. Взгляд человека, привыкшего смотреть в лицо опасности.

Первичная оценка.

Физическое состояние — тяжелое, на грани декомпенсации. Психологическое — абсолютно стабильное. Это не испуганный обыватель. С ним нельзя говорить с позиции «мы лучше знаем». С ним нужно говорить как с равным. Четко, по фактам, без уговоров и сюсюканья. Он должен принять не решение пациента, а решение командира.

Мы встали полукругом у его кровати — Киселев справа от него, я слева, Артем в изножье.

— Виталий Валентинович, — начал Киселев официальным, почти похоронным тоном. — Нам нужно обсудить с вами дальнейший план лечения.

— Слушаю вас, господин лекарь, — Обухов с усилием приподнялся на подушке, его взгляд был прикован к Киселеву.

Тот откашлялся, собираясь с мыслями.

— Ситуация, мягко говоря, критическая, — начал он. — Проведенная диагностика показала наличие паразитов не только в ваших желчных протоках, но и в главной печеночной артерии. Это крайне редкая, я бы даже сказал — уникальная патология.

Он начал издалека. Стандартная тактика запугивания.

Нагнетает атмосферу безнадежности, чтобы потом, когда он озвучит, что оперировать будет «неопытный» лекарь, пациент впал в панику и отказался.

— Стандартное медикаментозное лечение в данном случае абсолютно бессильно, — продолжил Киселев трагическим тоном, который был бы уместен в театре. — Единственный вариант — сложнейшая, беспрецедентная операция на сосудах печени. Но… — он сделал паузу, давая пациенту в полной мере ощутить вес следующих слов. — Но шансы на успех, скажу вам честно, минимальны. Это операция высшей, пятой категории сложности. Риск летального исхода на столе — восемьдесят, даже девяносто процентов. Я, как Мастер-целитель с сорокалетним стажем, — он сделал нажим на своем звании, — считаю эту операцию… нецелесообразной.

Он вынес приговор. Умело и профессионально.

Ссылаясь на свой ранг и опыт, он фактически предлагал пациенту смириться и умереть достойно, сняв с себя и с больницы всякую ответственность. Классическая тактика пораженчества, замаскированная под врачебный реализм.

— Вот же… бюрократ! — возмущенно зашипел в моей голове Фырк. — Он же его на смерть программирует! Убивает последнюю надежду!

Полковник Обухов молча, не мигая, смотрел на Киселева. Выслушал его вердикт, никак не изменившись в лице. А затем медленно перевел свой цепкий, оценивающий взгляд на меня.