Тупых политиков и битых игроков,

Сидишь ты – то икнешь, то поглядишь сонливо.

"Эй, Вася! трубочку!" – проговоришь лениво…

И тычет в рот тебе он мокрым янтарем,

Не обтерев его пристойно обшлагом.

Куря и нюхая, потея и вздыхая,

Вечерней трапезы уныло поджидая,

То в карты глянешь ты задорным игрокам,

То Петербург ругнешь – за что, не зная сам;

А там, за ужином, засядешь в колымагу -

И повлекут домой две клячи холостягу -

Домой, где всюду пыль, нечистота и мрак

И ходит между книг хозяином прусак.

И счастие еще, когда не встретит грубо

Пришельца позднего из Английского клуба

Лихая бабища – ни девка, ни жена!

Что ж тут хорошего? Ужели не страшна,

О друг наш Лонгинов, такая перспектива?

Опомнись, возвратись! Разумно и счастливо

С тобою заживем, как прежде жили, мы.

Здесь бойко действуют кипучие умы:

Прославлен Мухортов отыскиваньем торфа;

Из Вены выгнали барона Мейендорфа;

Милютина проект ту пользу произвел,

Что в дождь еще никто пролеток не нашел;

Языкова процесс отменно разыгрался:

Он без копейки был – без денежки остался;

Европе доказал известный Соллогуб,

Что стал он больше подл, хоть и не меньше глуп;

А Майков Аполлон, поэт с гнилой улыбкой,

Вконец оподлился – конечно, не ошибкой…

И Арапетов сам – сей штатский генерал,

Пред кем ты так смешно и странно трепетал, -

Стихами едкими недавно пораженный,

Стоит, как тучный вол, обухом потрясенный,

И с прежней дерзостью над крутизной чела

Уж не вздымается тюльпан его хохла!

(20-30 июля 1854)

За то, что ходит он в фуражке

И крепко бьет себя по ляжке,

В нем наш Тургенев все замашки

Социалиста отыскал.

Но не хотел он верить слуху,

Что демократ сей черств по духу,

Что только к собственному брюху

Он уважение питал.

Да! понимая вещи грубо,

Хоть налегает он сугубо

На кухню Английского клуба,

Но сам пиров не задает.

И хоть трудится без оглядки,

Но всюду сеет опечатки

И в критиках своих загадки

Неразрешимые дает…

А впрочем, может быть и точно

Социалист он беспорочный…

Пора, пора уж нам понять,

Что может собственных Катонов

И быстрых разумом Прудонов

Российская земля рождать!

(4 января 1856)

Мой бедненький цветок в красе благоуханной,

На радостной заре твоих весенних дней

Тебя, красавица, пришелец нежеланный

Сорвал по прихоти своей.

Расчетам суеты покорно уступая,

Ты грустно отреклась мечтаний молодых -

И вот тебя скует развалина живая

В своих объятьях ледяных.

Но ведь придет пора сердечного томленья,

Желанья закипят в взволнованной крови,

И жадно грудь твоя запросит наслажденья

В горячке огненной любви.

Мечта коварная твой жаркий бред обманет,

И к ложу твоему полночною порой

Прекрасный юноша невидимо предстанет

В разгаре силы молодой.

И вся отдашься ты могучему влеченью,

И обовьешь рукой созданье грез живых,

Но призрак сладостный исчезнет в то мгновенье…

И кто ж в объятиях твоих?
–

Старик… холодный труп!.. Тебе упреком грянут:

"Зачем смущаешь ты бесчувственный покой?"

И как мучительно, убийственно обманут

Восторг души твоей больной.

(1841)

(Эльдорадо)

Гну пред тобою низко спину

За сладко-вкусный твой горох.

Я им объелся! Я в восторг

Пришел!.. Как сахар, как малину,

Я ел горошины твои.

Отменно ты меня уважил!

Я растолстел, я славно зажил,

Я счастлив! Словно как любви