— От успеха этой экспедиции зависит продолжительность обороны Одессы.

Полковский снова в море, снова на мостике.

Уже два часа, как «Серов» покинул порт и медленно идет вперед, содрогаясь от работы машин. Все меры предосторожности приняты. Но пока они даже излишни: густой туман не выдаст старый транспорт.

Полковский стоит у переговорной трубы и смотрит, как клочья тумана ползут по палубе.

Он с грустью думает о том, что в жизни много странного, непонятного, и вспоминает отход «Серова».

Сначала пришел какой-то мальчик со свертком и заплакал у трапа, прося, чтобы его пустили к капитану. А когда его не пустили, он бросился бежать по палубе; и боцман его ловил. Мальчишка не давался в руки и все кричал:

— Мне к капитану!

В каюте Полковского мальчик, которому было лет двенадцать, насупился, всхлипывая и размазывая слезы кулаками…

Полковский спросил мальчика, что ему нужно.

— Тетя прислала, — всхлипывая, сказал он и протянул сверток.

Полковский развернул его и увидел свою забытую в гостинице белую верхнюю рубаху. Она была выстирана и выглажена. Полковский отвернулся, посмотрел в иллюминатор — и перед ним возникло рябое лицо горничной. Он взволнованно прошелся по каюте и вспомнил билеты в душ, еду, белье на подушке.

Полковский посмотрел на мальчика, поднял его на руки, потом прижал к груди и поцеловал.

Блинов пришел за час до отхода и рассказывал о какой-то своей предстоящей боевой работе. Полковского он уже называл «Андрей» и говорил «ты».

— Андрей, когда ты вернешься из этой экспедиции, то меня уже не застанешь. Но Ольга тебя встретит. Она тебе хороший друг.

Андрей спокойно слушал, внимательно рассматривая лицо Блинова, и думал, что он хороший человек, не такой, каким казался в первый день знакомства.

Перед самым отходом Блинов стал беспокоиться и посматривать через иллюминатор на причал. Вдруг он радостно улыбнулся и обернулся к Полковскому:

— Идет.

Через несколько минут в каюту, запыхавшись, вошла Ольга в форме военного врача.

— Я уже боялась, что опоздаю, — сказала она, протянув Полковскому руку.

Снова Полковский с трудом отвел взгляд от больших лучистых глаз девушки, и вдруг сердце его защемило. Вера, как живая, всплыла в памяти, потом дети, няня, Володя, Барс, гостиная на Преображенской…

Ольга, точно догадываясь, о чем думает Полковский, потупила глаза и молчала.

А Полковскому было грустно.

Потом приходил прощаться Мезенцев, еще кто-то из штаба.

Полковскому казалось странным, что Ольга принимает в нем такое участие. Но ему еще раз хотелось увидеть ее. Потом Андрей поймал себя на мысли об этой девушке, и вспомнил, что прошло лишь полтора месяца со дня смерти жены. И он содрогнулся от стыда и горести. Нет, думал он, Веру он никогда не забудет; она всегда будет его женой, его единственной возлюбленной. А Иринка, Витя… Их никто не заменит. Но эти мысли уже не вызывали в нем смятения. На душе — печальный покой.

На мостике первая вахта. Как и на «Аджарии», здесь тихо: сутулая спина капитана, его замкнутость не располагают к разговорам, шуткам, до которых моряки большие охотники.

Полковский постоял у компаса, искоса наблюдая за незнакомыми старшим штурманом и рулевым, и вспомнил Афанасьева, последний миг прощания с ним, неизгладимо врезавшийся в память. Что из себя представляет этот штурман, эта новая команда? Ему хотелось познакомиться с ней.

— После вахты проверим в трюмах крепления грузов, — сказал он.

Штурман сухо и официально ответил:

— Есть.

Полковский и штурман спустились в трюм и зажгли свет. Андрей вслед за штурманом шел между штабелями снарядных ящиков. Их здесь были тысячи. Тщательно осмотрев крепления, Андрей сказал:

— Надо поставить клинья, дополнительное крепление. Даже слабая зыбь все растрясет на этой тарелке.

— Жесткое крепление?

— Именно.

Закончив осмотр, они вымыли руки и вместе пошли в кают-компанию.

Полковскому хотелось быть вместе с моряками, слушать их голоса, даже смех; он уже не чуждался их и не искал скорбного одиночества. К нему возвращалось ощущение жизни.

В кают-компании Полковский первый занял свое капитанское место и, когда старший штурман попросил разрешения сесть, он почувствовал, как в груди шевельнулось что-то приятное, давно забытое. Полковский наблюдал за моряками, которые молчали из уважения к капитану. Андрей попробовал пошутить, чтобы вызвать их на откровенность, разговор, но шутка получилась вялая.

— У нас хорошая маскировка: туман, — сказал он, но не улыбнулся. Он не мог.

— Этот шип имеет нежный характер, — охотно подхватил второй штурман, одессит с типичным одесским акцентом.