Шрифт:
– - Мы их заставим. Я, слава богу, не первый год в Москве живу, имею связи. Мы заставим их,-- заставим, да еще и проучим! не следует так оставлять.
– - Зачем прибегать к таким мерам,-- заметил Хлыщов, опасаясь, чтоб проделки его не вышли наружу,-- дело пойдет в огласку,-- все-таки нехорошо, а лучше их припугнуть…
– - И то правда,-- сказал старик,-- оно все-таки нехорошо, когда разнесется. Нечего терять времени! Ждите, а я сейчас приведу красильщика. Дирлинг, вы говорили?
– - Дирлинг.
– - Да и пиявочек захвачу. Все-таки не худо. Они оттянут.
– - Ну уж пиявки вряд ли помогут.
– - Так, так! Вечно против пиявок! Ну, до свидания. Старик ушел, а повеселевший Хлыщов позвал собаку
и старался ее приучить к новому цвету своего лица. В полчаса удалось ему, с помощью остатков бифштекса и хлеба, дойти до того, что она уже не лаяла, а только урчала и скалилась, нечаянно взглядывая в лицо зеленого своего господина…
X
Представитель знаменитой фирмы Дирлинг и К®, находившийся налицо в Москве и носивший к фамилии своей прибавление: младший,-- был сухой, высокий, угрюмый немец, много красивший ежедневно разных вещей, а носивший постоянно одну и ту же серую куртку с кожаным передником -- в будни, и серый длинный сюртук -- но праздникам. Отличительной чертой его характера была мрачная, сосредоточенная молчаливость, легко объясняемая удушливым воздухом мастерской, который достаточно было вдыхать в легкие и одним носом. Еще отличался он необыкновенной пунктуальностью во всех действиях. С лишком уже двадцать пять лет пил он водку ровно в девять часов, курил трубку в десять, в три и в одиннадцать, спать ложился в двенадцать. И ни разу еще не случалось, чтоб вошел он в свою мастерскую позднее осьми утра и оставил ее ранее двенадцати часов вечера, не будь даже вовсе работы. Потому Раструбину чрезвычайного труда, многих угроз и просьб стоило уговорить его отправиться с ним немедленно к Хлыщову.
Нет в мире художника, способного видеть равнодушно плод своей производительности. Следовательно, нисколько не удивительно, что первым чувством господина Дирлинга-младшего, когда зеленый наш герой явился ему во всем своем блеске, было удовольствие, ясно выразившееся в угрюмом его лице. Много представлялось ему случаев видеть утешительные доказательства превосходных свойств своего изобретения, которому не знал он равного в истории человеческих открытий, но такого резкого и оригинального примера еще не встречалось! Немец решительно был умилен.
– - Как ловко забрал!
– - проговорил он, медленно-медленно осматривая лицо Хлыщова.-- Вы, должно быть, много натирал и скоблил,-- прибавил он, недовольный некоторыми неровностями в цвете, которых, по его соображению, не следовало ожидать при правильной просушке окрашенного предмета.
– - Уж и мыл, и тер, и скоблил, так что измучился!
– - отвечал Хлыщов.-- А всё ничего не мог сделать. Вот как вы…
Немец самодовольно улыбнулся.
– - Что ж, почтеннейший, видите, ваша помощь необходима,-- сказал старик.-- Сами настряпали, так теперь и расхлебывайте!
– - Можете вы помочь?
– - тихо, с сильным биением сердца спросил Хлыщов.
Немец смотрел, смотрел, думал и наконец отвечал медленно и решительно:
– - Никто не можно.
Хлыщов в отчаянии схватился за голову своими зелеными руками.
– - Как нет?
– - запальчиво воскликнул старик.-- Отчего нет? Нет, уж извините -- вы не отделаетесь, краска -- ваше- изобретение, и вы должны знать…
– - Не горячитесь,-- спокойно и мрачно отвечал господин Дирлинг-младший.-- Краску изобрел не я, а мой брат, Франц Георг Дирлинг-старший. Чтоб вывести ее, надо составные части знать, а секрет у него: он поехал в Париж просить привилегию… Воротится будущей весной, тогда…
– - Будущей весной!!!
Хлыщов вскрикнул, пораженный ужасом. Старик тоже, казалось, потерялся и отчаянно понурил голову. Минута была страшная, и собака, допущенная уже в комнату, довершила мрачный эффект. Напрасно думал Хлыщов, что она уже привыкла к нему. Точно, она старалась воздерживаться и лежала сначала смирно; но, всматриваясь с постоянным напряжением в его лицо, она понемногу начала щетиниться, вздрагивала, скалила зубы, наконец задрожала… и вдруг разразилась свирепейшим лаем, кинувшись с оскаленными зубами к своему несчастному хозяину!
– - Уведи ее прочь, Мартын!.. Мартын!
– - кричал Хлыщов, зажимая уши.
Много угроз наговорил немцу Раструбин, убеждая его не упрямиться; но немец клялся, что ничего не может сделать. Видя, что угрозами его не проймешь, старик стал упрашивать, рассказал ему обстоятельства, при которых совершилось несчастное событие, унизился даже до лести, назвав заведение братьев Дирлинг и Ко лучшим в Москве и похвалив в особенности их зеленое изобретение. Немец, очевидно, был тронут; чувство проглянуло в его угрюмом, неподвижном лице; но ответ его был всё тот же: