Благообразный и речистый Фома, милый Винни-Пух, в срочном порядке свел романтическое, со стихами, знакомство с молоденькой реанимационной сестричкой, которой семья страждущего приплачивала за услуги сиделки. Таким образом, община все же держала руку на неверном пульсе шаткой и могущей обостриться в любую минуту обстановки. Миша в конце концов извелся больше всех, но не из-за зловещего в своей неизбежности, неконтролируемого лечебного процесса. Пугала возможная неотвратимость предстоящего выбора единственного решения. Здравый смысл жестоко схлестнулся в борьбе с идеей и незапятнанной чистотой кодекса, нехорошими предчувствиями необратимых поступков. Однажды поставивший на карту собственное будущее, Миша, верный раз и навсегда выбранным принципам, проигрался в прах. Но никогда ни о чем не жалел, ибо в награду ему было послано второе рождение и новая семья. На сей же раз на кону стояла не одна лишь его голова, а рисковать жизнями близких Миша не считал себя вправе, пусть и ради искренних убеждений. Конечно, хозяин опять снимет с них тяжкий груз ответственности, переложив его на свои плечи, и примет, как и обещал, решение единолично. Но быть обреченным на роль страуса, зарывшегося в песок, оказалось еще гаже. И «архангел», карающий и защищающий хозяйский меч, маялся грустью и неполноценностью.

На четвертые сутки серая милицейская мышь родила свою ужасную гору. Жар у Крапивина спал, угомонив майора оздоровительным сном. Медицина в очередной раз торжествовала. Мишу известие настигло в городе, исторгнувшись из мобильной трубки взволнованным речитативом Фомы. Развернув на повороте машину, Миша, направлявшийся было домой, рванул обратно, в центр. Самым нужным в эту минуту ему представлялся визит в легальный офис компании, откуда следовало немедленно забрать мадам Ирену. В том, что совет состоится незамедлительно, Миша не имел ни малейших сомнений.

Справедливости ради надо отметить, что убойный бизнес не являлся единственным источником дохода семьи. Существовал и другой, менее прибыльный, зато непререкаемо законный приработок, дававший одновременно честную крышу и материальное налоговое обоснование благосостоянию общины. Туристическая фирма, возившая курортников морем из Сочи в турецкий Трабзон, имела на балансе пару теплоходиков, сновавших без устали через водную границу, и значилась в деловых телефонных справочниках как экскурсионное бюро «Красоты Босфора». Обслуживались «Красоты» действительным и полноценным штатом обычных, далеких от криминала, людишек, понятия не имеющих о том, на кого в реальности им приходится работать. Генеральным директором и совладельцем самого хозяина выступала беспокойная мадам Ирена, от души наслаждавшаяся ролью успешной бизнес-леди. Местные воротилы дружелюбно поглядывали на мелкотравчатую, но независимую фирмочку, однако усмешек себе не позволяли, слишком хорошо догадываясь о подводной части айсберга. Рэкетиры же и на пушечный выстрел не приближались к стеклянным, лишенным всяческой сигнализации дверям «Красот Босфора», ибо дурная слава их негласного владельца, пана Балашинского Яна Владиславовича, была куда как велика.

Забрав растревоженную мадам, Миша, уже нигде не мешкая, погнал злобно ревущую «Волгу» к родному особняку на Пирогова. Дом гудел, как ошпаренное осиное гнездо, сверзившееся с дерева. Напряжение прошедших дней хлынуло через край наружу, выражаясь в бестолковой беготне обитателей и возбужденных криках, суть которых была оглашена Татой, стоящей на крыльце и картинно всплескивающей руками: «Надо срочно что-то делать!»

Стас доложил, что хозяин уже обо всем извещен возвернувшимся Фомой и дожидаются только Миши и мадам Ирены, чтобы начать совет. На этот раз Ян Владиславович пожелал, чтобы совет проходил в большой гостиной и чтобы присутствовала вся община. По такому поводу обитателями были надеты знаменитые, ставшими ритуальными, шейные платки, призванные выразить на сей раз единство и готовность, братскую любовь и чувство локтя. Суть бедствия, постигшего семью, была изложена Мишей, с присущей тому лапидарностью. Вопрос об экстренной, но не допустимой кодексом акции поставила мадам. После слово взял Фома, философ и краснобай, он, однако, был на удивление краток:

– Что касается уточнений и поправок, то их не избежала даже хваленая американская конституция. Законы требуют исправлений время от времени, сообразуясь со здравым смыслом и полезностью, и тогда, исправленные, они, само собой, не будут нарушаться. Я ни в коей мере не призываю вас преступить кодекс, а лишь изменить одно только его положение, что продиктовано жизненной необходимостью. И в уголовном, обычном человеческом кодексе убийство отделяют от самообороны. А в нашем случае мы имеем дело именно с самообороной и самозащитой... У меня все.

Раскрасневшаяся от удовольствия мадам зааплодировала, нечего было возразить и Мише. Мало что понявшая Тата одобрительно закивала. Оставалось узнать мнение хозяина, и Ян Владиславович не заставил аудиторию ждать.

– Думаю, нашей семье не стоит изображать тонущий «Титаник»... да-да, Таточка, не удивляйся. Ты, милая, так наводнила дом мелодрамами, что и я кое-что посмотрел. Так вот... Лучше обогнуть айсберг, чем всей командой напрасно пойти ко дну. Поэтому определимся голосованием. Но учтите, если большинство будет против, я тем не менее отдам приказ о ликвидации Крапивина, который уже не станет обсуждаться. Итак, кто «за»?.. Единогласно! Что же, тогда попрошу боевую группу собраться у меня в кабинете немедленно после обеда!

Что нашло на Риту в этот момент, она не понимала толком сама. Скорее всего боязнь остаться за бортом в предстоящей операции, неизвестность своего положения и отношения к боевой группе, в которой ее место не было явно определено, вынесли девушку на середину гостиной. Она может и хочет быть полезной, недаром ее учили, и что угодно, только бы позорно не остаться с Татой и Лерой на кухне!

– Ян Владиславович, пожалуйста! – Получилось жалко и просительно, но стыдно не было. – Возьмите меня в группу, я обязательно пригожусь. Я буду хорошо служить, честное слово... Ну вы же знаете, что я могу. Я так вас люблю, что сделаю все, что угодно, все, что захотите мне приказать. И если вы тоже... если вы меня хоть чуть-чуть...

И Ритка не выдержала, глупо расплакалась посреди комнаты, на виду у всех. От предстоящей обиды отказа, от будущего хозяйского равнодушия. Но Ян Владиславович разнюниться окончательно ей не позволил.

– Помилуй, детка, но ты и без того закреплена в группе Михаила. Не могу же я лично выписать тебе мандат по этому поводу. – Он улыбался, снисходительный и понимающий. – Только настоящие боевые работники никогда не льют слез. Даже если им не позволяют отличиться. А сейчас ступай умойся... И после обеда прошу пожаловать в мой кабинет.