Сергей Глебович хотел выяснить, что это были за гости.

– В основном наши. Ну, в смысле, русскоязычные. И из России, и из Штатов. Эмигранты. Латиноамериканцы появлялись, но гораздо реже. Этих легко отличить по рожам. Но тоже не всегда можно было быть уверенным, что это не наш…

И парни рассказали про один случай. Они увидели очередного гостя Андрея Николаевича и приняли его за бразильца – этих уже доводилось встречать. Он в самом деле оказался гражданином Бразилии, родился там и имел в своих жилах кровь горячих латиноамериканцев. Но в них также текла и русская – его бабка с дедом эмигрировали из России незадолго до революции семнадцатого года.

– Он говорит по-русски, – сказали парни, – но как-то не так. Русский язык, но не наш. Мы вначале обалдели, а он только смеялся. Потом признался, что все русские, которых он сейчас встречает, несколько удивляются, но потом быстро привыкают.

Продукты на островок доставлялись, как правило, на «Маргарите», пресная вода имелась на месте – то ли какой-то источник, то ли еще что, – парни опять же не заостряли на этом внимания. Есть и есть. Персонал жил практически безвылазно. Связь держали по спутниковому телефону. Имелся свой генератор. Животных не было, только какие-то птички с ярким оперением, настолько ручные, что, ничуть не боясь людей, прыгали по столам и собирали крошки.

В этот момент повествования в салон ворвался мой сын, все это время болтавшийся на палубе, вернее, как я поняла, сидевший в засаде рядом с одним из дядей, что моему ребенку страшно понравилось.

– Чего дальше? – спросил Ванька.

– Отдыхай, – ответила я. – Пока никаких действий не планируется.

– Надо наслаждаться спокойствием, пока есть такая возможность, – изрек Сергей Глебович.

Лучше бы он не каркал.

В салоне появились Кира с Олегом Алексеевичем. Как раз вовремя – островок стал теперь лишь точкой на горизонте. Кира была в слезах – и тут же на всех парах рванула к Грише.

– Гришенька, дедушка говорит, что мы не можем сразу пожениться! – завыла она.

Полковник наступил мне на ногу под столом.

– Это ты, что ли, мой потенциальный зятек? – с хмурым видом спросил Буйновский, разглядывая Гришу, принявшего стоячее положение и обнимавшего Киру, рыдающую у него на груди.

Гриша издал какие-то нечленораздельные звуки. Кира тем временем клялась ему в вечной любви. Гриша, надо отдать ему должное, быстро пришел в себя, стал утешать Киру, одновременно пытаясь испепелить взглядами ее деда. А тот распалился не на шутку, заявляя, что встречал он таких проходимцев, от дочерей поганой метлой отгонял, теперь приходится и от внучки. В некотором роде я с Буйновским была согласна. По крайней мере, Ирку, с которой я вместе училась, всегда тянуло на всякую шваль. А та шваль, на которую ее не тянуло, липла к ней сама в надежде поживиться папочкиными деньгами. И сколько ему пришлось потратить сил и средств, чтобы сбросить этих пиявок…

Я не знала историю любовных похождений Алены, Кириной матери, но про ее мужа Ирка в свое время говорила, что тот еще в советские времена активно сотрудничал с Буйновским, и они решили скрепить союз, слившись в одну семью. Понятия не имею, что по этому поводу думала Алена, была ли «за» или «против», имела ли право голоса, но замуж она вышла за того, за кого сказал отец, и до сих пор оставалась с ним в законном браке.

Катя из-за своего возраста, по идее, еще не успела наломать много дров.

Гриша не пылал к Кире такими же сильными чувствами, как несчастная девица к нему (в чем он практически признался открытым текстом в каюте Сергея Глебовича, правда, в отсутствие Буйновского), на самом деле им двигали лишь корыстные мотивы, но Киру он спас, а поэтому, как я считала, заслуживал поощрения – и от Кириного дедушки в особенности. Парня нужно вернуть на родину, а там отмазать от всего, что на нем висело (еще требовалось выяснить, что он успел натворить). Более того, к Грише я испытывала личную симпатию и чувствовала себя перед ним в некоторой степени виноватой – и за то, что чуть не уморила его пробежкой по территории асиенды, и за то, что убежала от него с яхты, заставив отдуваться перед шефом.

В общем, я вступилась за Гришу. Меня мгновенно поддержал Сергей Глебович. К нам незамедлительно подключился Ванька, расписавший Олегу Алексеевичу, какой дядя Гриша хороший. Дядя Гриша стоял пунцовый (что было заметно, несмотря на его загар), а мы хором пели ему дифирамбы (Кирин голос звучал громче всех).

Буйновский попытался что-то вякнуть про то, что Гриша изнасиловал несовершеннолетнюю девчонку, в ответ на это я в мельчайших подробностях расписала поставленные Андреем Николаевичем условия оплаты дамами своего пребывания у него в гостях и еще обвинила Буйновского в том, что он проявлял недостаточную активность и расторопность в плане вызволения дочерей. Гриша с самым суровым видом добавил несколько ласковых в адрес Кириной мамочки, которая, вместо того чтобы взять на себя часть мужиков, пыталась выцарапать глаза первому партнеру, причем с такой энергией, что связываться с Аленой больше никто не захотел, в связи с чем пришлось отдуваться Кире, Кате и Зое.

От такой информации Буйновского повело, он открыл рот, затем закрыл, затем зашипел, обещая через своих знакомых устроить Андрея Николаевича в такую камеру, где из него быстренько сделают петуха и не посмотрят на многочисленные заслуги его сводного брата, оттрубившего немало лет в местах не столь отдаленных.

– Чего ты мне раньше не рассказала обо всем, что там делается? – в гневе повернулся Буйновский ко мне.

– Берегла вас, – потупилась я. – Ваше сердце. Да и зачем знать такое про дочерей? Или подругу? («Про Зойку, стерву, как раз пусть знает», – с ехидством подумала я, ее закладывая.) А про внучку – так тем более.