— А тебя?

— Выкручусь. Первый раз, что ли. Почему-то Конан в это не поверил.

— На самом деле не так-то все просто, точно? — спросил он. — Если уж тебя, графа, сюда затащили, значит дело не особенно веселое, — судя по обстановке, они оказались в одной из камер городской тюрьмы.

— Мне нельзя было позволять втянуть себя в драку. У этих ребят из городской стражи на меня зуб. Ладно, Конан, я сейчас освобожу тебя, — Тариэль поднялся, сбросив с себя веревки так запросто, словно они только что не обвивали его по рукам и ногам, и, насколько понял Конан, даже не развязывая узлов, и тут же занялся киммерийцем. — Они бы с тобой ни за что не справились, если бы ты не был без сознания, — заметил он. — Правда, перед этим ты успел уложить двоих или больше, я точно не помню. А эти типы не прощают, когда им оказывают сопротивление — власть, все-таки — вот они и озверели. Им был нужен только я. Впрочем, скорее всего, нас быстро отпустят.

— Что тебе теперь грозит? — спросил Конан, вставая и с хрустом потягиваясь, чтобы привести в порядок затекшие мышцы. — Только не ври.

— Лишение титула, прав состояния и изгнание из Бельверуса, если не вообще из Немедии, — сообщил Тариэль.

— Ого, — протянул Конан. — И все это из-за вчерашней и нынешней драк? Не слишком ли сурово?

— Не слишком, если учесть, что вчерашняя была десятой по счету, и это учитывая только те, в которых пострадали равные мне по положению. Меня предупреждали, что мне не следует больше ни во что ввязываться, но меня словно демоны на это толкают. Хотя дело, конечно, не в демонах. В Бельверусе у меня полно недоброжелателей, они сознательно создают такие ситуации, когда сдержаться просто невозможно. Вчера брат Эйвона принялся цепляться ко мне, я вышел из себя и ответил… а сегодня ты сам свидетель, как все было.

— Ты, что же, не можешь не драться? — спросил Конан.

— А ты можешь? — усмехнулся Тариэль. — Что ты делаешь в ответ на оскорбления, хотел бы я знать? Утираешься и уходишь, как ни в чем не бывало?

Возразить на это было совершенно нечего. Конан со злостью пнул ногой наглухо запертую железную дверь камеры, в душе думая, что по милости Тариэля теряет массу времени, так необходимого на поиски Райбера и Аттайи.

— Они тут долго нас собираются держать?

— Откуда я знаю, — пожал плечами Тариэль. — Может быть, до следующего утра, пока судья не возьмется разбирать мое дело.

Конан разразился длительной витиеватой тирадой, состоящей из самых изощренных ругательств.

— Ты понимаешь, что я не могу позволить себе задерживаться в этой распроклятой дыре так надолго? — обрушился он на Тариэля.

— А что я могу сделать? — резонно возразил тот. — Дверь высадить? Это вряд ли, она слишком прочная. Стены по кирпичику разобрать? Тоже не выход. Так что лучше сядь и успокойся. Остается только ждать. Заодно, поскольку у нас времени теперь сколько угодно, можешь рассказать мне, зачем тебе все-таки понадобился Аттайя и почему ты его разыскиваешь.

Конан решил, что идея Тариэля вполне разумна, и поведал ему об Ирьоле и Райбере. Тот слушал молча и с все возрастающим интересом, ни разу не перебив повествование киммерийца, потом сказал:

— Просто невероятно.

— Что именно?

— То, что невидимый человек может желать стать таким, как все остальные, — ответил Тариэль. — Этого я не могу понять. Твой Райбер не понимает своего счастья. Я бы хотел оказаться на его месте, хотя бы ненадолго.

— Ненадолго, пожалуй, я бы тоже не отказался, — сказал Конан. — Но его это тяготит. В конце концов, его право решать, каким он хочет жить дальше. А я обещал Ирьоле помочь ее сыну, и должен исполнить клятву, данную умирающей. Вместо этого я умудрился упустить и потерять мальчишку. Что вовсе не делает мне чести. Как-никак, я же за него отвечаю.

— Ты терпеть не можешь за кого-то отвечать, — заметил Тариэль. — Вот он й сбежал. Человеку, даже такому юному, вовсе не приятно все время сознавать, что с ним имеют дело только из чувства долга.

— А чего еще он мог от меня ждать, скажи на милость? Что я его объявлю своим сыном? Ну, знаешь ли, я такой, какой есть, и вовсе не намерен меняться ради кого бы то ни было, — проворчал варвар.

— Послушай, Конан, ты кого-нибудь хоть раз любил в своей жизни? — спросил Тариэль. — Я имею в виду, так, чтобы не бояться пожертвовать ради этого человека всем… в том числе и своим гонором?

— Я не такой дурак, — возразил тот. — О какой любви ты тут толкуешь? Мне кажется, именно так тебя любит Дара. До того, чтобы растить твоего сына, прижитого неизвестно от кого.

И не заметно, что ты способен оценить ее жертву.

— Не говори о том, что тебя совершенно не касается, — угрожающе прорычал Тариэль. — Ты мне не судья.

— И ты мне тоже, — с удовольствием заявил Конан, удовлетворенный тем, что удалось чувствительно задеть Тариэля. — Мои отношения с другими людьми и со всем миром — не твое дело.

Тариэль надолго замолчал, похоже, чувствуя себя оскорбленным.

Конан подумал, что, в общем-то, грызться между собой сейчас не самый подходящий момент, перед лицом опасности лучше держаться вместе, а как обернутся дальнейшие события, кто знает.

— Эй, — позвал он, — будет тебе беситься, граф.

— Откуда ты узнал об Элае?

— Слышал кое-что, пока бродил по городу. Какая разница, откуда, главное, я ведь прав.

— Мне дорого приходится платить за свои ошибки, — сказал Тариэль. — Слишком дорого, чтобы так запросто трепать о них языком. Ты действительно хочешь знать, что со мной произошло?