– Разумеется, нет.

– Тогда нам следует вести себя осмотрительно и действовать осторожно. Ты потрудилась на славу, дочь моя, и совсем скоро будешь стократно вознаграждена за свои муки.

– Но этого мне недостаточно, – страстно заговорила Эвелина. – Я хочу, чтобы Изабель страдала так же, как страдала я. Я хочу, чтобы она заплатила за все, что мне пришлось вытерпеть по ее вине. Обещай мне это, отец, и я сделаю все, как ты велишь.

Он кивнул.

– Даю слово чести, что твою непокорную кузину постигнет кара за все ее проступки и прегрешения. Суровая кара. Можешь в этом не сомневаться.

– В таком случае ты скоро увезешь ее отсюда, ведь так? Увезешь еще до того, как я покину Тальвар?

– Я увезу ее лишь в том случае, если ты убедишь Изабель добровольно отправиться со мной. У сэра Джастина не должно оставаться никаких сомнений в том, что Изабель желает покинуть его и признать их брак недействительным. Мне вовсе не хочется, чтобы он гнался за мной по пятам, намереваясь силой отбить свою жену.

– Вот увидишь, я сделаю так, что Изабель сама захочет уехать, – пообещала Эвелина. – И Джастин не бросится за ней вдогонку. Как только я расскажу кое-что моей дорогой кузине.

Поздней ночью Джастин стоял в комнате Изабель и смотрел на спящую жену. Он искренне надеялся, что она не станет сердиться, узнав, что он пришел, как приходил в ее комнату каждую ночь посмотреть на нее спящую. Иногда он нежно прикасался к ней или целовал, страстно желая быть с ней и чувствуя, что сердце его разрывается от любви. Он так надеялся, что Изабель найдет в себе силы простить его за все, что он наговорил ей в гневе! Сколько же ночей он провел возле нее, мучительно размышляя, хватит ли у него когда-нибудь смелости и отваги заговорить с ней о том проклятом дне! Да, он надеялся на ее прощение, зная, что сердце у Изабель доброе и великодушное, хотя и понимал, что не смеет мечтать о таком снисхождении. Изабель сказала ему всего несколько фраз и лишь ласково прикоснулась к нему, но и этого было достаточно, чтобы разогнать беспросветный мрак отчаяния, окутывавший его душу с той страшной минуты, когда он узнал о гибели их ребенка. Теперь он корил себя, что не догадался обо всем раньше. Да, Изабель слишком великодушна, чтобы поступить иначе, а потому легко и с готовностью простила его, словно речь шла о ничего не значащем пустяке.

Но одного прощения мало, слишком многое разделяет их. Даже сейчас, чувствуя, что сознание собственной вины не терзает больше его сердце, Джастин не был полностью уверен, что они с Изабель смогут преодолеть разделившую их пропасть и идти по жизни дальше, как и подобает верным и любящим супругам. Казалось, счастье, озарявшее их жизнь, ушло вместе с неродившимся ребенком или, возможно, еще ранее. Да, это так, ведь в противном случае они не смогли бы наговорить друг другу тогда в кузнице таких злых слов.

Джастин уже не находил в себе мужества, чтобы отделаться от мысли, которая все чаще и чаще одолевала его в последние два месяца.

Изабель не так уж и счастлива, став его женой.

Она, разумеется, может обвинять во всем Эвелину, а сам он может думать, что в этом повинно ее пристрастие к математике и финансовым подсчетам, впрочем, ни то, ни другое не может быть истинной причиной. Все дело в обстоятельствах, соединивших их. Ведь он похитил Изабель исключительно ради собственной выгоды, а она согласилась обвенчаться с ним лишь из чувства благодарности! Он же был столь наивен, что поверил, будто, дав Изабель все, чего она желала, – освободив брата и вернув книги ее матери, – подарил ей счастье. И потому брак их зиждился на одном лишь плотском желании, ее чувстве благодарности и его радости от достижения корыстной цели. Вскоре оба они с сожалением поняли, что этого явно недостаточно, чтобы прожить в согласии и любви.

Именно поэтому Джастин и просил Изабель решить, чего она хочет. Ему надо знать, желает ли она и дальше быть его женой или нет, хочет ли остаться с ним в Тальваре или предпочитает уехать. И Джастин поклялся, что любое ее решение будет для него свято.

Но, Господь Всемогущий, как же он надеялся, что она останется с ним! Он не мог представить себе, как сможет жить без Изабель, и прошедшие несколько недель стали для него сущей пыткой. За все это время Изабель перемолвилась с ним едва ли десятком слов и ни разу не прикоснулась к нему.

Как только он пытался подойти к ней, она опускала глаза и поспешно отходила в сторону. У нее все эти дни был странный, испуганный вид, будто она опасалась, что Джастин может причинить ей боль, снова ранить ее душу или оскорбить, как оскорбил своими необдуманными словами тогда, в кузнице. Мысль эта была для Джастина источником невыносимой боли, превращаясь в жестокую пытку, по сравнению с которой смерть казалась желанным отдыхом. Он понимал, что просто не выдержит, если она и дальше будет смотреть на него такими страдающими глазами, ведь еще совсем недавно во взгляде ее светились радость и любовь.

Очень тихо, стараясь двигаться неслышно, Джастин подошел к кровати и медленно, с величайшей осторожностью опустился рядом с Изабель. Она всегда казалась ему прекрасной, однако во сне красота ее становилась особенно притягательной. Ее лицо хранило невинное, как у ребенка, выражение. Однако одеяло, которое во сне сползло до талии, красноречиво опровергало это обманчивое впечатление. Нет, Изабель не ребенок. Тонкая ткань сорочки плотно обтягивала ее полную грудь, и даже в ночной темноте Джастин мог рассмотреть под белой тканью темные круги ее сосков. Кожа Изабель отличалась необыкновенной чувствительностью, и постепенно она не конфузясь, уже могла сказать Джастину, какие прикосновения доставляют ей наивысшее наслаждение. Ей нравилось, когда он целовал ее, нравилось настолько, что однажды она застенчиво спросила, не является ли грехом такое сильное желание. Джастину было радостно объяснять ей, что муж и жена могут любить друг друга со всей страстью, на которую способны, не опасаясь навлечь на себя гнев Всевышнего.