Шрифт:
Но место пленяло своей красотой. Опушка леса, огромные дубы в десять человеческих ростов, трава, доходившая коню по грудь… Речушка течёт — небольшая, с хрустально чистой водой, плавно перетекающей через запруду. Птички поют, жучки-червячки ползают… Идиллия!
Пока здесь не объявились люди. Сотня здоровых, потных, грязных мужиков и сотня не менее потных и грязных коней. Воды речушки-ручейка побурели от грязи и стали солёными от пота. Травяные пущи вытоптали копытами кони, что не вытоптали в первый миг — выжрали. Дубы лишились ветвей, дабы люди могли из этих ветвей развести себе костры… Птицы замолкли, испуганные. И только жукам да червякам некуда было деваться, они героически ползали, их давили десятками, их прихватывали лошади, вместе с травой…
— Еда! — радостный Шагин поставил перед господином и воспитанником котелок с дымящейся, раскалённой кашей. — Никитка сегодня в ударе!
Сотник, задумчиво уставившийся куда-то в землю, без особой радости отреагировал на это заявление.
— Каша… — уже не так радостно и уверенно пробормотал Шагин, усаживаясь подле хозяина и понадёжнее утверждая котелок в траве. — С салом, со шкварками! Пшённая, как ты любишь… Что с тобой, господин?
Кирилл коротко вскинул на него взгляд и снова уткнулся носом в колени. Щёки его побледнели, глаза в краткий миг, что он смотрел на слугу, были полны странной тоски.
— Да что случилось-то?! — воскликнул Шагин. — Господин, ты пугаешь меня!
— Вот уж чего меньше всего хотел! — фыркнул Кирилл, не глядя на него. — Тебя, Шагин, раз испугай, сам потом икать будешь… Долго!
Шагин сделал вид, что обиделся, не забывая, впрочем, следить за господином из-под упавших на лицо волос.
— Я вот думаю, что творится на Руси! — с тяжёлым вздохом, внезапно сказал Кирилл. — Народ, смерды, словно взбесились! Против царя бунтуют! Опять же, немцев [13] всяких развелось… Словно еретики могут нас чему-то доброму научить!
13
Немцы - так русские называли не только германцев, но и любых германоязычных иностранцев.
— Ну… а почему же нет? — осторожно спросил Шагин. — Среди них вдоволь настоящих мастеров. Те же пушкари, каменщики, потом эти… богомазы!
— Ну да, ну да! — поморщился Кирилл, которому иконы, писанные старым письмом, были куда больше по душе, чем новомодные работы московской школы. — Богомазы!.. Своих, что ли, мало?! Пушкари — да. Пушкари иногда знатные приходят. Токмо за те деньги, что им у нас платят, десять наших можно было воспитать. Да хотя бы и в той же Аглицкой земле!
— Я слышал, царь Дмитрий хотел отправить детей боярских учиться… — осторожно, помня о яростном неприятии господином любого упоминания о Самозванце, возразил Шагин. — Я даже слышал, будто полста человек он успел отправить! Вот, правда, не знаю, куда…
— Всё-то ты у меня знаешь, Шагин! — усмехнулся Кирилл, беря, наконец, в руки котелок и поперву без особого аппетита вкушая кашу. Поперхнулся. Попробовал ещё одну ложку. Ухмыльнулся, искоса глянув на слугу…
— Распробовал? — равнодушно поинтересовался Шагин, которому молодой Никитка-кашевар, сын Митрохи-Косаря, был крестником и которого он опекал именно как сына.
— Распробовал! — подтвердил сотник. — Добрый кашевар растёт! Что, татарским травкам его научил?
— Не только татарским! — заверил его Шагин. — Ногайским, башкирским, даже Сибирским!.. Было дело, ходили и туда! На Кучума-хана ! [14]
14
Видимо, имеется в виду третий Сибирский поход, случившийся уже после смерти атамана Ермака. Командовал в нём князь Кольцов-Масальский, а результатом похода стал разгром сибирцев и татар во главе с Кучумом близ озера Чили-Кула, случившийся 1 августа 1591 года
— С отцом, кажется? — припомнил Кирилл.
— С кем же ещё! — подтвердил Шагин. — С господином Егором Александровичем, пусть земля будет ему пухом! Славный был витязь! Уж не обессудь, господин, а если ты половину того сотворишь, что он успел, быть тебе не просто воеводой — в стремянном полку головой!
— Так почему он — не стал?! — с болью и стыдом прошептал Кирилл.
— На то — своя причина была! — сердито нахмурившись, возразил Шагин. — Вишь ты, боярин Борис, сын Фёдоров [15] , его невзлюбил! Потому только твой отец жив остался, что сам Государь Иван Васильевич его ценил! Под Нарвой да Юрьевом [16] твой батюшка отличился. Опять же, по крымским вестям дважды в походе был ! [17] .. Тогда и меня взял на меч… Помнишь ли?
15
Боярин Борис, сын Фёдоров - Борис Фёдорович Годунов, обладавший большой властью ещё при жизни царя Ивана Васильевича Грозного
16
Юрьев - ливонский город Дерпт (эстонский Тарту), который был взят русскими войсками в начале Ливонской войны.
17
Имеются в виду крымские походы на Москву 1571 и 1572 годов. В первом случае русская армия не сумела защитить Москву и она была сожжена дотла, на следующий год крымчаки не дошли до города 45 вёрст и были наголову разгромлены под Молодечно.
— Помню! — подтвердил Кирилл. Чего ж не помнить, когда всю жизнь своего отца, стараниями матери и Шагина он помнил чуть ли не по дням. Героический отец, которого он помнил седовласым богатырём, гневливым сверх меры, тяжёлым на руку и злым на язык, выглядел в них совершенно по-иному. Чуть ли не святым выглядел!
— Вот… — со вздохом продолжил Шагин. — Потом, когда царь Иван-то умер, тот боярин вовсе во власть вошёл, отца твоего только возраст да былые заслуги спасли! Не посмел Борис-царь его обидеть. Да и Василий Иванович, князь Шуйский, значит, сумел защитить! Господин-то, твой отец, значит, всегда его руку держал! Он ведь в те годы уже в Шуе жил… Славные были годы! Чего смеёшься?!
— Ничего! — усмехнулся Кирилл. — Каша вкусная!
Улыбка сама собой сползла с его лица, когда он увидел мрачную рожу подходящего Прокопа.
— Что там, Прокоп? — сурово спросил он.
— Ты знаешь ли, господин, что тут недавно были люди? Два коня, двое человек. С оружием… Гляди!
Кирилл, став ещё мрачнее Прокопа, внимательно изучил пыж, лежащий на ладони ратника. Да, пыж настоящий, не самодел. Ляхи такими обычно забивают свои ручницы!
— Ляшский пыж-то! — словно прочитав его мысль, пробурчал Прокоп. — Настигли мы твоих беглецов, сотник!