— А ты помолчи, — прикрикнула Клоти. — Ведь ты заставила меня принять это дурацкое приглашение! А раз так, то и оставайся с ним. А я ухожу. Будьте здоровы…

Она вскочила и, поспешно пройдя меж столиков, направилась к выходу.

— Ну а теперь, — обратился Джироламо к Майе, как только Клоти исчезла из виду, — сделайте милость, объясните мне, мягко выражаясь, непонятное поведение вашей подруги.

Та покачала головой.

— Это моя вина. Я уговорила ее пойти. Она не хотела.

— Но почему же?

— Вы не обижайтесь. Она не хочет больше терять время на всяких типов без гроша в кармане.

— Но ведь я, — произнес совершенно ошеломленный Джироламо, — я вовсе не тип без гроша в кармане.

— Так вы не голодранец?

— Нет, право же, не голодранец.

— Странно… А у Клоти сложилось именно такое впечатление. Да и я, не обижайтесь, поклялась бы в том же.

— Что же вас заставило так думать?

— Да как-то так, все вместе.

Джироламо помолчал немного, затем снова заговорил:

— Но если у Клоти такие взгляды на людей, то почему, прежде чем грубить мне, она не разузнала, не спросила меня? Я бы сказал ей правду, что я — не "тип без гроша в кармане", и тогда она вела бы себя вежливо и мы бы хорошо провели время.

— Вы должны извинить ее. Она боится.

— Да чего же она боится?

— Боится, что нарвется, как всегда, на голодранца. Вы нас поймите: мы девушки бедные, что ж тут удивительного, если нам хочется иметь знакомства среди мужчин со средствами?

— Ну, хорошо, так по крайней мере осведомляйтесь заранее.

— Жизнь — это джунгли, — философски изрекла девушка. — Клоти защищается, вот и все. Вам хорошо рассуждать, но кто боится, тот не рассуждает.

Джироламо снова помолчал. Официант принес счет, и Джироламо расплатился.

— Если хотите, поедем завтра к морю, — наконец сказала девушка. — Я сама поговорю с Клоти.

— Я думаю, что мы не сможем поехать.

— Почему? Вы обиделись?

— Да нет, но теперь уж вы на меня нагнали страху.

— Вы-то чего напугались?

— Жизнь — это джунгли, — ответил Джироламо, вставая.

В то время как машина неслась по блестевшему от дождя шоссе под серым, затянутым тучами небом, Томмазо изучал свою спутницу. На вид ей было немногим более тридцати; гладкие и прямые темные волосы обрамляли бледное, худое лицо с орлиным носом и черными горящими глазами. Из-за слишком яркой губной помады ее большой, резко очерченный рот казался кровоточащей раной. Он опустил глаза: из-под зеленой юбки выглядывали черные лакированные сапожки, доходившие почти до колена. Наконец он нарушил молчание:

— Еще очень далеко?

— Нет, скоро приедем.

— И как это вашим пришло в голову построить виллу в столь уединенном месте? Я понимаю еще, если бы было близко от моря, а то его отсюда и не видно.

— Мы построили ее здесь потому, что у нас тут была земля.

— Когда же выстроена ваша вилла?

— Году в тридцатом, почти тридцать лет назад.

— И с тех пор вы в ней и живете?

— Нет, мы ездили сюда каждое лето, если не ошибаюсь, до тридцать третьего года. Потом купили виллу в Анседонии и больше не приезжали.

— Двадцать семь лет дом стоит покинутым! И отчего же?

— Да так. По-видимому, нам здесь разонравилось.

— Сколько вы за него хотите? Посредник мне говорил цену, но я за последнее время пересмотрел столько вилл, что уже не помню.

— Пятнадцать миллионов лир.

— Ах, да! Кажется, вилла очень большая?

— Да, она большая, но комнат в ней немного. Гостиная и еще четыре комнаты.

— Если верить посреднику, это было бы весьма выгодное приобретение.

— Я тоже так думаю.

— Вилла принадлежит вам?

— Нет, у нее три владельца — мой брат, сестра и я.

— У вас нет родителей?

— Нет, они умерли.

— Ваш брат женат? И сестра замужем?

— Да.

— Они живут вместе с вами в Риме?

— Нет, они живут за границей.

— А вы замужем?

— Нет.

— Вы живете одна?

— Нет. Но, синьор Лантьери…

— Говорите, я вас слушаю.

— Извините меня. Я должна показать вам виллу, но вовсе не обязана рассказывать вам о своей личной жизни.