— Почему же? Разве вы недооцениваете здравый смысл мужчин, когда в большинстве случаев, касающихся вопросов обыденной жизни, самые умные из вас говорят: "Лучше предоставим это на усмотрение женщин!" Но вы путаете фигуру — сейчас соло кавалера.

— Кстати, — спросил Джордж в следующий перерыв между фигурами, — знаете ли вы мистера Чиллингли, сына сэра Питера, владельца Эксмондема в Уэстшире?

— Нет. А почему вы спрашиваете?

— Потому, что мне показалось, будто я мельком видел его в ту минуту, когда меня утащил за собой мистер Стин. Но, судя по вашим словам, я ошибся.

— Позвольте, Чиллингли… Да ведь вчера кто-то говорил за обедом, что этот молодой человек от Уэстшира должен был баллотироваться в депутаты, но по случаю своего совершеннолетия выступил с весьма оригинальной речью и произвел ею крайне невыгодное впечатление.

— Да, конечно, это тот самый. Мы с ним вместе учились в колледже редкий чудак. Он считался очень способным, получил одну или две награды и вышел с хорошим аттестатом, но вообще говорили, что он заслуживал бы и высшей награды, если бы в некоторых его письменных работах не содержалось скрытых насмешек или над самим предметом, или над экзаменаторами. В практической жизни, особенно в общественной, опасно быть юмористом. Говорят, Питт [102] был от природы наделен большим остроумием, однако он благоразумно воздерживался от малейшего проявления этого качества в своих парламентских речах. Как это похоже на Чиллингли — высмеять празднование своего совершеннолетия: ведь подобного случая ему не представится потом за всю жизнь!

— Если он поступил так намеренно, — сказала Сесилия, — я нахожу это бестактным. Но, может быть, его не так поняли или захватили врасплох и он растерялся?

— Что его не поняли — это возможно, но что он мог растеряться — этому я не поверю. Хладнокровнее человека я не видывал. Впрочем, я встречался с ним не особенно часто. В последнее время в Кембридже он жил уединенно. Говорили, будто он усиленно занимается. Я в этом сомневаюсь, так как его комнаты были под моими, и я знаю, что он редко бывал дома. Он много ходил пешком по окрестностям. Возвращаясь с охоты, я видал его на проселках милях в десяти от города. Он очень любил проводить время на воде и быт сильным гребцом, но отказывался вступить в университетскую команду, хотя стоило завязаться баталии между студентами и лодочниками, чтобы он тотчас очутился среди самой горячей свалки. Он действительно большой оригинал, исполненный самых разительных противоречий, так как смирнее и спокойнее человека в обыденной жизни вообще трудно встретить. А что касается шуток в письменных экзаменационных работах, то одна его внешность заставила бы любой суд присяжных отвергнуть такое обвинение.

— Вы набросали очень интересный портрет, — сказала Сесилия. — Я жалею, что мы незнакомы с этим человеком: на него стоило бы посмотреть.

— А раз увидав, его нелегко забыть. Красивое смуглое лицо с большими задумчивыми глазами и худощавая стройная фигура, позволяющая человеку скрывать свою силу, как скрывает свое искусство хитрый игрок на бильярде.

Кадриль во время этого разговора окончилась, и собеседники теперь прохаживались в толпе по лужайке.

— Как умело ваш отец исполняет роль хозяина среди этих сельских жителей! — не без тайной зависти воскликнул Джордж. — Посмотрите, как спокойно он ободряет робкого молодого фермера, а теперь ласково усаживает на скамью хромую старуху и подставляет ей под ноги скамеечку. Вот кто искусно собирал бы голоса! И каким он еще кажется молодым, как удивительно красив!

Последняя похвала была произнесена, когда Трэверс, усадив старуху, подошел к трем мисс Сэндерсон, одаряя своей приятной улыбкой поровну всех сестер и как бы не замечая восхищенных взоров, которые посылала ему не одна сельская красавица. В нем было какое-то неуловимое изящество, естественная грация, свободная как от напускного дружелюбия, так и от той снисходительной любезности, которой так часто отличаются провинциальные магнаты, старающиеся подделаться под тон малообразованных людей низшего звания. Большое преимущество провести молодость в лучшем обществе больших столиц. К этому благоприобретенному преимуществу Леопольд Трэверс присоединял еще те врожденные качества, которые нравятся людям.

Позднее Трэверс опять подошел к Летбриджу и сказал:

— Я долго беседовал с Сэндерсонами о молодом человеке, который оказал нам неоценимую услугу, проучив вашего свирепого прихожанина, Тома Боулза. И все, что я о нем слышу, усиливает интерес, уже возбужденный во мне вашим рассказом. Право, я очень хотел бы с ним познакомиться. Вы еще не нашли его?

— Нет, я боюсь, что он ушел. Во всяком случае, я надеюсь, что вы благосклонно отнесетесь к его великодушному желанию помочь моему бедному корзинщику?

— Прошу вас, не настаивайте, мне тяжело в чем бы то ни было вам отказывать. Но у меня свей взгляд на управление имением и своя система, не позволяющая оказывать кому бы то ни было предпочтение. Я хотел бы сам объяснить это молодому незнакомцу. Я ставлю храбрость очень высоко, и мне было бы неприятно, если бы такой смельчак ушел из наших краев с убеждением, что Леопольд Трэверс — неблагодарный скряга. Быть может, он и не ушел еще. Я пойду сам поищу его. Только передайте, пожалуйста, Сесилии, что она уже достаточно танцевала с джентльменами и что я предложил сыну фермера Тарби, красивому малому и отличному наезднику, возможность доказать моей, дочери, что он танцует не хуже, чем ездит верхом.

Расставшись с мистером Летбриджем, Трэверс быстро зашагал в уединенную часть сада. Он не нашел предмета своих поисков на дорожках питомника и, продолжая обход владений, повернул обратно в сторону луга. Здесь ему пришлось пройти через заросшую папоротником ложбину позади палатки. Вдруг он остановился: в нескольких шагах от него на выступе серой скалы сидел человек, погруженный в глубокую задумчивость, и глядел в небо пристальным и печальным взором. Яркий свет луны падал ему прямо в лицо.