Трэверс невольно улыбнулся, но ответил серьезно:

— Конечно, я вовсе не желал бы, чтобы Сисси вышла замуж за человека, который ей не нравится, но о Джордже этого сказать нельзя: какой девушке он может не нравиться? А если бы даже он был ей безразличен, такая благоразумная, такая любящая и так хорошо воспитанная девушка непременно полюбит после свадьбы доброго и почтенного человека, особенно если у нее нет другой привязанности, чего, конечно, у Сесилии быть не могло. Словом, хотя я и не желаю принуждать дочь, я не хочу отказаться и от своих намерений. Понимаете?

— Вполне.

— Я тем более желаю этого брака, столь приличного во всех отношениях, что, когда Сесилия начнет выезжать в свет в Лондоне — она еще не представлена ко двору, — вокруг ее красоты и предполагаемого наследства, наверно, столпятся все смазливые искателя приданого и титулованные бездельники. И если в любви не бывает «почему», как я могу быть уверен, что она не влюбится в негодяя?

— Мне кажется, это совсем не должно вас тревожить, — сказал Кенелм, мисс Трэверс слишком умна.

— Да, теперь. Но разве не сказали вы сами, что в любви люди лишаются рассудка?

— Правда, я это забыл.

— Поэтому я не хочу отвечать на предложение Джорджа решительным отказом, а между тем было бы недобросовестно возбуждать в нем пустые надежды. Словом, пусть меня повесят, если я знаю, что ему написать.

— Вам не кажется, что Джордж Бельвуар не неприятен мисс Трэверс, и если она чаще станет видеться с ним, может быть, он понравится ей еще больше? Таким образом, было бы хорошо и для него и для нее не лишать их этой возможности.

— Вот именно.

— Почему же не написать в таком духе: "Любезный Джордж, от всей души желаю вам успеха, но моя дочь еще не намерена выходить замуж. Позвольте мне считать ваше письмо ненаписанным и продолжать наши прежние отношения". Поскольку Джордж знает Вергилия, вам могут пригодиться здесь ваши школьные воспоминания, и вы можете прибавить: "Varium et mutabile semper femina!" [131] [132] — это избито, но справедливо.

— Дорогой Чиллингли, это предложение бесподобно. Каким образом в ваши лета вы успели так хорошо узнать свет?

Кенелм ответил патетическим тоном, столь ему свойственным:

— Увы, будучи лишь простым зрителем!

Написав ответ Джорджу, Леопольд Трэверс почувствовал большое облегчение. Когда он высказывал Чиллингли свои сомнения, он далеко не был так простодушен, как могло показаться. Сознавая, как все гордые и любящие отцы, привлекательность своей дочери, он опасался, что сам Кенелм, может быть, питает мечты, идущие вразрез с намерениями Джорджа Бельвуара. И если так, этим мечтам следовало, пока не поздно, положить конец — отчасти потому, что его слово уже было дано Джорджу, отчасти потому, что по знатности и состоянию Джордж был лучшим женихом, далее — потому, что Джордж принадлежал к одной партии с ним, а сэр Питер и, вероятно, наследник сэра Питера держались другой стороны. И, наконец, при всем своем личном пристрастии к Кенелму, Леопольд Трэверс, как благоразумный и практичный человек, не был уверен, надежный ли муж и приятный ли зять выйдет из наследника баронета, который странствует пешком в одежде мелкого фермера и вступает в кулачные бои со здоровенными кузнецами. Слова Кенелма, а еще более его тон убедили Трэверса, что все его опасения увидеть в Кенелме соперника Джорджа Бельвуара были совершенно неосновательны.

В тот же день после обеда (в этот прелестный летний месяц в Нисдейл-парке обедали не по обычаю рано) Кенелм в обществе Трэверса и Сесилии поднялся на небольшой пригорок в конце сада, где находились живописные, обвитые плющом развалины древнего приората [133] и откуда можно было любоваться великолепным закатом на фоне долин и лесов, ручейков и отдаленных холмов.

— Верно ли, — сказал Кенелм, — что способность восхищаться природой есть некий приобретаемый дар, как утверждают некоторые философы? Правда ли, что чувство красоты чуждо детям и дикарям, что глаз должен быть воспитан, чтобы воспринимать прелесть природы, а воспитать его можно только посредством ума?

— Философы, я полагаю, правы, — ответил Трэверс. — Школьником я находил, что с площадкой для крикета не может сравниться никакой пейзаж. Позднее, когда я охотился в Мелтоне, эта некрасивая местность казалась мне прелестнее Девоншира. И только в недавние годы я стал находить наслаждение в красоте природы, не думая о том, как она может нам служить.

— А вы что скажете, мисс Трэверс?

— Не знаю, что и сказать, — задумчиво ответила Сесилия. — Я не помню такого времени в моем детстве, когда бы я не находила наслаждения в том, что мне казалось в природе красивым, но едва ли я отдавала себе ясный отчет в большей или меньшей степени красоты. Простой луг с маргаритками и лютиками казался мне тогда восхитительным, и сомневаюсь, чтобы я находила больше красоты в самых великолепных ландшафтах.

— Правда, — согласился Кенелм, — в детстве у нас ограниченный кругозор. Каков ум, таков и глаз. В раннем детстве наслаждаешься настоящим, и глаз останавливается с удовольствием на одних ближайших предметах. Не думаю, чтобы в детстве…

Задумчиво закат мы наблюдали.

— Какая бездна мысли в одном слове "задумчиво"! — тихо сказала Сесилия, не отрывая взора от западного небосклона, на который указывал Кенелм и где огромный солнечный шар уже до половины погрузился за черту горизонта.