Но все пошло наперекосяк. Когда мне исполнилось тринадцать, волосы резко потемнели, большая грудь так и не появилась, я похудела - и стала просто очередной тощей темноволосой саркастичной девицей из баскетбольной группы поддержки. Я тогда не понимала, что женщина без труда может мысленно исправить недостатки своего внешнего вида - и они действительно исчезнут. У нее есть огромные резервы, и она должна понимать, что любой комплимент, полученный ею, является следствием ее работы над собой, а не того, что дано природой.

Но в школе это "золотое правило" ни хрена не срабатывало.

Дарлин была из тех девчонок, у которых было все: хорошая внешность, хороший юмор и хорошая голова. Мы стали подругами на всю жизнь. Пару месяцев назад, когда она несколько дней гостила у меня, я спросила, почему же она решила водиться с такой дурой. Мы вспоминали прошлое: годы, ошибки, парней/мужиков, наркотики, все, - и она сказала, что всегда думала, что это я была симпатичной, умной и так далее, а она– некрасивой дурой. Ох, знать бы об этом тогда! Не помню, чтобы я тогда чувствовала себя полным изгоем, но до двадцати четырех лет, пока я не попала в число "властителей дум", мне всегда казалось, что до остальных мне еще идти и идти.

Путь, который я так и не прошла.

Играя, по крайней мере, вторую скрипку в школьной компании, я высоко подняла семейный флаг иронии. Я поняла, что язык - это все, что у меня есть, и сарказм стал моим проводником к популярности. Все было нормально до тех пор, пока мне не исполнилось четырнадцать. Я была дома, празднуя день рождения в кругу семьи, когда мне позвонили подружки. Я рванулась к телефону, уверенная, что они хотят меня поздравить. Вместо этого они сообщили, что мое наплевательское отношение к чувствам других людей - вот он, мой сарказм - вынуждает их исключить меня из компании.

Совсем без друзей?

Слезы. У моей матери было бриллиантовое кольцо, которое я всегда любила. Когда она увидела, что я плачу, она отдала мне его, чтобы я прекратила. Бриллианты в обмен на друзей? Кольцо меня совершенно не утешило, я поняла, что эта симпатичная безделушка, так привлекавшая меня, - всего лишь металл и минералы.

Это меня чему-нибудь научило? Наверное, нет. Люди редко важнее металла, минералов, черного юмора и машин.

Упорная, зараза.

Пятьдесят пятый год. Мне было пятнадцать, и я решила вступить в девчачий клуб, чтобы потусоваться. В качестве испытания они завязали мне глаза и потребовали переодеть блузку задом наперед. Ой, блин, они же увидят прокладки у меня в лифчике! Но никто ничего не сказал. Были ли они вежливыми или это лифчик был плотным, я так и не узнала.

Танцы. Ладно. Я набралась наглости и пригласила школьную футбольную "звезду". Он был старше меня и к тому же не знал, кто я такая, но согласился. Думаю, из вежливости. Я купила розовое платье в цветочек, по форме похожее на свадебный торт, и пришла с г-ном Бомбардиром на посиделки перед танцами. Хозяйкой была одна из старшеклассниц. Она открыла дверь в красном облегающем платье до полу и десятисантиметровых серьгах, заставив меня почувствовать себя взорвавшейся швейной машинкой. Вечером, когда я спросила маму, что она думает о моем эпохальном "свидании", она сказала: "По-моему, он не очень остроумен..."

Нет, но разве мозги - главное?

Я была абсолютно плоской пятнадцатилетней школьницей, пытающейся произвести впечатление, закадрив школьную "звезду". Ему мозги не сильно нужны. В пятницу, перед очередными танцами, я стащила у отца из бара бутылку бурбона, и мы с моей подружкой Джуди вылакали ее целиком. Она свалилась и заснула. Я же решила, что я Бетти Грэйбл, и поперлась на танцы с парнем из католической школы, от которого воняло рыбой (это все, что я о нем помню). Я надушилась, чтобы от меня не пахло алкоголем, но это, естественно, не сработало. Я танцевала как марионетка, считая себя чуть ли не Анной Павловой, не спала всю ночь, а с утра меня вырвало.

Может быть, это меня чему-нибудь научило? Наверное, нет. Я поняла только, что надо соразмерять ночное удовольствие с утренним похмельем. Мне понравилось кайфовать, за что и приходится расплачиваться.

Хочешь "Роллс-Ройс"? Придется за него заплатить.

На переменах мы садились в чью-нибудь машину и ехали в какую-нибудь забегаловку за гамбургерами, сплетнями и парнями. Я пристраивалась к Джуди Левитас. В шестнадцать лет у Джуди была своя машина, и, в отличие от нас, она ходила в частную школу для девушек "Кастилья". Она не так закоснела в тинэйджерских ритуалах, как большинство моих знакомых, и мне нравился ее легкий взгляд на жизнь. У Джуди были понимающие родители, поэтому ребята всегда плавали у нее в бассейне или устраивали вечеринки по выходным. У нее собирались ребята из католической школы, из Пало-Альто, из Стэнфорда, даже те, кого вышибли из школы, и они работали на бензоколонках, плюс девчонки из разных семей и районов - адская смесь.

На одной из вечеринок у Джуди я встретила свою первую любовь, Алана Маккенну, парня из католической школы. Он сидел на другой стороне бассейна, вокруг него толпился народ. Слов не было слышно, но по хихиканью окружающих дам я поняла, что у него не только смазливая мордашка, но и кое-что в голове. Когда я подошла поближе, его зеленые глаза с густыми темными ресницами поразили меня в самое сердце. Он поймал меня на крючок, и мы стали постоянной парочкой.

С Аланом мы несколько раз заходили довольно далеко, обнимаясь и целуясь на заднем сидении машины моих родителей, "Олдсмобиля" 1955 года. Алан знал, как меня рассмешить, и он же впервые заставил меня почувствовать оргазм, хотя и без проникновения. В миссионерской позиции, хотя и в одежде, его торчащий член без проблем ласкал мой клитор. Несмотря на то, что мы были полностью одеты, я кончала каждый раз. Но у него "яйца синели".