– Датчане – почти как мы. Им бы только язык приличный, так у них совсем хорошо можно было бы жить, – заверял он, уморительно передразнивая их хриплый горловой говор.

Бабушка задыхалась от смеха и вытирала глаза кончиком передника.

– Да это еще похуже нашей речи будет!

Оке наблюдал с тревожным предчувствием, как быстро опустошаются бутылки; веселье взрослых его не радовало. Один из подручных уже сидел наклонив голову и мрачно таращил глаза на стол, словно хотел пробуравить его насквозь своим взглядом.

Напарник толкнул его бесцеремонно в бок:

– Ну-ка, возьми себя в руки, черт подери! Пора и домой идти.

Десятник поддержал его и поднялся на заметно ослабевшие ноги. Однако он был еще достаточно трезв, чтобы вежливо поблагодарить бабушку за угощение и не забыть захватить с собой нетронутую литровку.

Ивар остался сидеть за столом. Он был холостяк, и никто не интересовался, когда он придет домой.

– Пошли, поднимемся в каморку, – позвал его дядя Хильдинг. – У меня в сундучке еще осталась бутылочка коньяку.

Оке лежал и слушал их нестройную беседу. Внезапно они заговорили громко и возбужденно. По полу со звоном покатился стакан, загремели опрокидываемые стулья, затем на лестничной площадке послышались удары и тяжелое дыхание. Оке спрыгнул с кровати. Ему надо было видеть, что происходит.

– Сейчас ты полетишь вниз за это! – проревел дядя Хильдинг и швырнул плотника по направлению к ступенькам.

Тот чуть было не упал, но удержался и ухватил противника за горло. Дядя Хильдинг побагровел и приглушенно застонал.

У Оке сердце зашлось от страха. Бабушка смело двинулась вверх по лестнице с легкостью, какой он не ожидал от нее.

– Да вы совсем с ума сошли! – закричала она, дергая плотника за рукав.

Оке так и ждал, что она покатится вниз по ступенькам, но вместо этого Ивар отпустил свою железную хватку и побрел мимо нее, всхлипывая, как ребенок. Дядя Хильдинг хотел было ринуться за ним.

– Ему причитается за то, что он стаканы разбил! – гремел он.

Бабушка встала перед ним на узкой лестнице.

– Иди, если хочешь, чтобы я упала и покалечилась, – произнесла она твердо.

…Под вечер к ним пришел Мерк и справился, нет ли у Хильдинга чего-нибудь спиртного.

– Он спит, и я будить его не стану, – ответила бабушка нелюбезно. – А что, свинья заболела?

Мерк смущенно хихикнул и принялся жаловаться на боли в животе.

– Не надо есть лежалое сало в такую жару, вот и пройдет все, – посоветовала бабушка.

– А всего лучше, говорят, немного спиртного глотнуть, – торговался Мерк.

Бабушка отыскала бутылку, в которой еще оставалось на дне.

– Вот ведь как забрало лицемера проклятого! – пробормотала она себе под нос и налила ему добрую порцию.

Едва Мерк проглотил водку, как страдальческое выражение на его лице исчезло и серые, глубоко сидящие глаза загорелись живым огоньком.

– Еще налить? – спросила бабушка нарочно, чтобы подразнить его.

Она знала, что Мерк откажется, как бы ему ни хотелось выпить.

– Оке еще не поправился? – спросил он удивленно и попросил показать ему нарыв.

Бабушка неохотно развязала бинты. Мерк задумчиво зарядил нос понюшкой табака и принялся разглядывать распухшую пятку, перебирая в памяти старинные способы лечения.

О том, чтобы заговаривать, не могло быть и речи: это колдовство, обращение к темным силам. Скипидар тут не подходил, водку тратить для внешнего употребления жалко, уксус уже испробован. Оставалось только одно средство, зато самое древнее и испытанное.

– Намажьте как следует самым обыкновенным дегтем, тогда парню не придется ехать в больницу, – прописал он.

Бабушка явно была смущена столь двусмысленным советом, однако была готова испытать все, что не могло повредить. Недолго думая она отправилась за дегтем.

Оке показалось, что черная клейкая масса пропитала его насквозь. Теперь деготь проникнет в поры, и он, наверно, никогда не сможет отмыть его начисто!

– Почему они хотели убить друг друга из-за какого-то разбитого стакана? – спросил он вдруг.

– Не говори глупостей! – ответила бабушка строго. – Много ли нужно мужчинам, чтобы затеять драку, когда они напьются до одурения…