Андзолетто. А что? Не нравится? Вы недовольны?

Менегина. Не думала я, что в такие молодые годы мне придется похоронить себя.

Андзолетто. Похоронить? Каким образом?

Менегина. Очень любезно посадить меня в комнату с окнами на пустой двор, где даже собаки не увидишь!

Фабрицио. А ведь синьора Менегина, пожалуй, права.

Андзолетто. Куда же вы хотите, чтобы я поместил вас?

Менегина. Засуньте меня под лестницу, на чердак какой-нибудь… Куда хотите! Только оставаться в той комнате я не желаю.

Андзолетто. Милая моя сестрица, квартира ведь небольшая.

Менегина. Небольшая? Эта квартира? Разве в ней нет четырех комнат по эту сторону?

Андзолетто. Но, видите ли, милая моя, эти комнаты — для меня с женой.

Менегина. Ну, конечно, все для нее! Ей — целый апартамент, четыре комнаты в ряд, а меня, бедную, в темный чулан!

Андзолетто. Какой же это чулан? У вас прекрасная комната, большая, светлая, с двумя балконами — жаловаться не приходится.

Менегина. Что и говорить! А выйдешь на балкон, никого не увидишь, кроме кошек, мышей, ящериц да помойки, от которой с души воротит.

Фабрицио (Менегине). А синьоре Менегине хотелось бы посмотреть, кто проходит мимо. Не правда ли?

Менегина. Дорогой синьор, не суйтесь не в свое дело,

Андзолетто. Если вам захочется посидеть на балконе иной раз, скажем, после обеда, так разве вы не можете прийти сюда?

Менегина. Будьте покойны, в ваши комнаты я не пойду.

Андзолетто. Менегина, нужно стараться заслужить хорошее отношение. Как вы хотите, чтобы жена моя была с вами ласкова, если вы так невежливы и грубы?

Менегина. Пожалуйста, пусть и не старается, я в этом не нуждаюсь. Я ведь знаю, что она меня терпеть не может. Но мы квиты. Я ее тоже терпеть не могу.

Андзолетто. И вы смеете говорить это мне?

Менегина. Говорю прямо, братец, и притом вам прямо в лицо, а не через кого-нибудь третьего.

Фабрицио. Искренность — большое достоинство.

Андзолетто. Да что вам сделала моя жена? Что вы имеете против нее? Что вы имеете против меня?

Менегина. А вы думаете, приятно мне видеть невестку в доме? Пока была жива моя бедная маменька, хозяйкой в доме была я; год, что мы жили вдвоем с вами, я тоже, могу сказать, была хозяйкой. А теперь пожалует в дом ее милость синьора Чечилия, начнет распоряжаться, заберет в руки бразды правления, и мне, если хоть пара башмаков понадобится, придется идти к ней с поклоном.

Фабрицио. Синьора Чечилия — особа рассудительная; но, разумеется, девушка должна уступать замужней.

Менегина. Не угодно ли вам, дорогой синьор, немного помолчать? (В сторону.) До того он меня бесит! Прямо задушила бы его!

Андзолетто. Что же, мне из-за вас холостым оставаться?

Менегина. Надо было сперва выдать меня.

Фабрицио. Это вы правильно рассудили.

Менегина. Да уж там правильно или неправильно, а только, по-моему, так.

Андзолетто. Если бы представился хороший случай, я бы это устроил.

Менегина. А разве не подвертывался случай?

Андзолетто. Кто же это? Уж не Лоренцино ли?

Менегина. Ну да, Лоренцино. А вы отказали.

Андзолетто. Отказал, потому что нахожу партию неподходящей.

Менегина. Подумаешь, фасон какой! Да кто же, по-вашему, возьмет меня? Граф какой-нибудь? Или кавалер? Какое приданое вы мне дадите? Небось, то самое, которое принесла вам ее милость синьора Чечилия: всего ничего!

Андзолетто. Я вправе поступать, как мне угодно. Никто мне не указчик. Я хозяин в доме.

Менегина. А с вами и я, и под начало к невестке не пойду.

Андзолетто. Что же вы будете делать, любезнейшая синьора?

Менегина. Уйду жить к дядюшке.

Андзолетто. Если вы навестите его, или хотя бы только поклонитесь ему, или даже просто взглянете на него — вы мне не сестра больше; так и считайте, что брат ваш умер для вас.