— И що вы тут нэ бачылы, добри люды? Закрыта кузня, бо святый праздник ныне. А може, вы басурмане, коли и Рождество Христово не зустричаетэ?

— Ты на себя посмотри, нехристь, — тепло улыбнулась я. — Почему выпил на рабочем месте? В честь производственной травмы или из-за Оксаны?

— Що?! — изумленно приподнялся он, и командор поспешил перехватить инициативу:

— Мы пришли вам помочь.

— Що?

— Вы еще не продали душу черту?

— Що-о?!!

— Ну так, значит, в самое ближайшее время продадите.

Больше кузнец щокать не стал, а просто потянулся за самым тяжелым молотом. Подобного оскорбления, да еще накануне Рождества, он вынести просто не мог.

— Ах вы москали клятые… Да щоб я, православный козак, черту душу продал?! А ну щоб в единый миг и духу вашего в кузне моей не було! А то своей рукой такых дуль понавишаю, що у самого сорочинского заседателя в саду таких нет. Та годи, ты запорожец ли, брат? Може, ты и есть черт? Уж больно жинка твоя на басурманку похожа и говорит не по-нашему, так, поди, ще и ведьма, а?!

Командор невольно схватился за саблю, прикрывая меня спиной. Кот страдальчески вздохнул, спрыгнул на пол и взял нить дискуссии в свои лапы:

— Молодой человек, положите инструмент, сядьте смирно и слушайте меня с уважением, я все-таки гораздо старше вас по возрасту, буквально в папы гожусь.

— Ах ты, бес поганый, — в изумлении прошептал кузнец, но Профессор строго осадил его:

— Поаккуратней в выражениях. Ну-ка смотри сюда.

И агент 013 осенил себя широким крестным знамением.

— Видишь, я крещеный. Значит, не бес.

— Ага, — тупо кивнул кузнец. — А воны як?

Алекс тоже перекрестился без промедления. Взгляды присутствующих сошлись на мне.

— Не буду, — упрямо насупилась я. — Мусульманка. Имею право.

— Ах мусульманка, — с облегчением вздохнул Вакула. — Ну то хоть не ведьма. Мусульмане, чуял, тоже в единого Бога веруют.

— То есть теперь мы можем поговорить как интеллигентные люди? — спросил агент 013.

— Що?!

— Оксану любишь?

— Люблю, — неожиданно признался парубок.

— Говорил с ней? — уточнил кот.

— Та дурна вона, сказылась дивка, черевички ей подавай, як у самой царицы. Будут черевички, так я — твоя!

— Черевички мы берем на себя. Но мой тебе совет, сынок, не спеши жениться. Как она сказала? Привезешь черевички, я твоя? Ну вот, «я твоя» — это хорошо, а с женитьбой не спеши. — Кот мигом словил от меня подзатыльник и продолжил уже менее менторским тоном: — У мамы своей после этого разговора был? Из дома выносил что-нибудь?

— Та вроде да, два мешка.

— Те, что при входе? — хмыкнул кот. — Срочно затащи их в тепло. Замерзнут мужики на фиг. Останешься даже без приемного папы. Там в уголке случайно маленького мешка не завалялось?

— Был такой, шо с инструментом, — припомнил кузнец. — А только у меня палец дюже болит. Неудобно было взять-то.

— Так, напарники, — деловито развернулся к нам кот, — черт все еще находится в доме у Солохи.

— Выдвигаемся, — кивнул командор.

— А я-то шо? — приподнялся Вакула.

— А ты сиди и жди, черевички мы тебе доставим. Ну и подготовь там все чего положено в свою очередь. Колбасы кровяной украинской, караваев, пирогов, самогону, огурчиков соленых, сала опять же… Ну, в общем, сам должен понимать, как оно между добрыми людьми водится. Чего тебе за Оксанку не жалко.

После этого кот словил от меня и второй подзатыльник, но не успокоился. Хороший знак, значит, Профессор выздоравливает.

— Ясное дело, понимаем, не москали какие, — охотно откликнулся кузнец. — Вы нам черевички, а уж мы расстараемся и салом, и горилкой, и всем, что для престольного праздника честным христианам требуется. А мусульманке вашей пирогов с гречкою, кренделей маковых да пряников на меду отсыплем. Ей оно верой не заброняется?

Кот явно готов был сказать, что в плане истребления продуктов я полная атеистка, но не рискнул, боясь испортить имидж третьей затрещиной.

— Стало быть, по рукам, — подтвердил командор.

И мы вышли на улицу. Я не отказала себе в удовольствии пнуть сапожком два здоровенных мешка, стоящих у порога, удовлетворенно послушав, как кто-то там внутри шипит и матерится.

А по всей Диканьке шло предрождественское гулянье. Колядующие носились от дома к дому группами, разбившись по половому признаку и явно терроризируя местных жителей. Старые люди из дому вообще выходить не рисковали, откупаясь от угроз поджечь хату или свести корову со двора колбасой через окно.