Неожиданный кризис возник 16 апреля, во время прений о контингенте новобранцев на следующий год. Социалисты стояли за отклонение проекта, и один их оратор, с.-д. Зурабов, критиковал офицеров, генералов и наконец оскорбительно отозвался обо всей армии. Молва изукрасила слова Зурабова, сказанные в закрытом заседании. По стенограмме (как говорят, смягченной) они гласили: «армия будет великолепно воевать с нами, и вас, господа, разгонять, и будет всегда терпеть поражения на востоке».

В первой Думе такая же выходка деп. Якубзона не вызвала немедленного отпора; но при словах Зурабова на правых скамьях поднялась буря. Министры демонстративно покинули свои места. Председатель Думы Головин сначала пытался «замять» инцидент и стал делать замечания правым. Протесты усилились. «Вопрос не исчерпан! Мы уйдем! Россия оскорблена! Вон его!» - кричали справа. Пришлось объявить перерыв; во время него стали говорить, что правительство относится к происшедшему весьма серьезно и что безнаказанность оскорбления армии может привести к роспуску Думы. К.-д. и председатель Думы были готовы дать правительству полное удовлетворение, исключив Зурабова из заседания; выяснилось, однако, что не только социалисты, но и польское коло отказывается голосовать за исключение Зурабова. Тогда Ф. А. Головин по возобновлении заседания заявил, что ознакомился со стенограммой, убедился в недопустимости слов Зурабова, лишает его слова и делает ему замечание. Затем он предложил Думе одобрить действия председателя. Большинством из правых, к.-д. и польского коло это предложение было принято, при бурных протестах всех левых, которые покинули зал заседаний.

Зурабовский инцидент знаменовал разрыв к.-д. с социалистами. Крайние левые бурно выражали свое негодование. «Облетели цветы, догорели огни», - писало «Русское Богатство» и насмешливо замечало по адресу партии к.-д.: «Как бы она ни отмежевывалась от революционного пути, она целиком и рабски от него зависит… Пройдет время, завоет буря с гор… И будут люди опять «пламенно» красноречивы».

Но поворот в политике к.-д.
– поворот, продиктованный желанием « беречь Думу», - наступил слишком поздно; даже в невероятном случае прочного союза к.-д. с правыми в Думе не могло образоваться большинство для сотрудничества с властью: для этого нужны были бы еще голоса польского коло. Контингент новобранцев и был одобрен таким большинством - от Дмовского до Пуришкевича - но по многим ли вопросам могла составиться такая пестрая коалиция? К тому же правые не желали - и не имели основания желать - сохранения Второй Думы.

Роспуск был предрешен, и с ним нельзя было долго медлить. «Революция объективно закончилась», - писал П. Б. Струве в «Русской Мысли». Еще продолжались террористические акты, все менее отличаясь от простых уголовных убийств; аграрные волнения снова усилились с открытием Второй Думы; но даже Ленин на конференции с.-д. признавал, что «революционной ситуации» больше нет. Это сознавала и власть. Пора было подвести итоги переломных годов; пора было переходить к деловой повседневной государственной работе. Проведение в жизнь крестьянской реформы, переустройство армии на основании опыта японской войны, все это требовало более спокойной обстановки. Но ни со Второй Думой, ни при новых выборах по прежнему закону этого замирения нельзя было достигнуть.

Вторая Дума старалась не дать правительству предлога для роспуска. Когда правые внесли запрос об умысле на жизнь государя, 130 к.-д. вместе с ними голосовали за резолюцию, выражающую живейшую радость по поводу того, что заговор был своевременно раскрыт. Вопрос об осуждении террора был снят с повестки; но к.-д. и польское коло в резолюциях по поводу одного запроса выразили свое отрицательное отношение к политическим убийствам.

В то же время левые партии широко пользовались депутатской неприкосновенностью для своей революционной деятельности. Думская фракция с.-д. вошла в связь с группой распропагандированных солдат различных полков, называвшей себя «военной организацией с.-д. партии». Так как в этой группе имелись и следившие за ее развитием агенты тайной полиции, правительству тотчас стало об этом известно; 4 мая при обыске на квартире рижского депутата с.-д. Озоль было арестовано несколько членов этой организации. С.-д. имели смелость внести запрос по поводу этого обыска; П. А. Столыпин (8 мая) только ответил, что расследование еще не закончено.

1 июня П. А. Столыпин явился в Гос. думу, просил устроить закрытое заседание и предъявил на нем требование о снятии депутатской неприкосновенности со всех членов думской фракции с.-д. за устройство военного заговора. К.-д. оказались в трудном положении. Они не могли защищать военный заговор и очень хотели «сберечь» Думу. В то же время доказательства заговора, предъявленные следователем по особо важным делам, казались им спорными и во всяком случае относившимися не ко всем с.-д. Они передали дело в комиссию, которая работала два дня и ни до каких выводов не дошла. Правительство, считая, что с арестами дольше медлить нельзя (уже часть обвиняемых скрылась), решило начать действовать.

2 июня было последнее заседание 2-й Думы. Обсуждался вопрос о местном суде. Левые партии несколько раз предлагали изменить повестку, перейти к обсуждению «предстоящего государственного переворота», отвергнуть бюджет и все проекты, проведенные по 87-й статье, обратиться с воззванием к народу. Большинство каждый раз отвергало эти предложения. В конце заседания А. А. Кизеветтер от комиссии по вопросу о снятии депутатской неприкосновенности сообщил, что доклад еще не готов.

На следующий день, 3 июня, был издан манифест о роспуске Гос. думы и о введении нового избирательного закона. В то же утро были арестованы все депутаты с.-д., которые еще не скрылись. Население встретило роспуск Думы совершенно спокойно: не было ни демонстраций, ни попыток устроить забастовки. Народные гуляния были переполнены, и не пришлось даже усилить полицейские наряды.

Иностранное общественное мнение, отчасти подготовленное письмом проф. Ф. Ф. Мартенса в «Times» о необходимости изменения избирательного закона, отнеслось к происшедшему равнодушно и скорее благожелательно.

Избирательный закон 3 июня 1907 г., главную роль при выработке которого играл товарищ министра внутренних дел С. Е. Крыжановский, был основан на опыте выборов в две Думы, а также земских и городских выборов, и преследовал одну цель: создать при минимальной ломке действующих законов такое народное представительство, которое бы стало добросовестно работать в рамках существующих законов. Новый закон - это было его оригинальной чертой - никого не лишал избирательного права (только в отношении Средней Азии было признано, что эта область еще «не созрела» для выборов). Но существенно менялся удельный вес отдельных групп населения. В Европейской России по старому закону крестьяне избирали 42 проц. выборщиков, землевладельцы - 31 проц.; горожане и рабочие - 27 проц. По новому закону крестьяне избирали 22,5 проц., землевладельцы - 50,5 проц., горожане и рабочие - те же 27 проц.; но горожане при этом разделялись на две «курии»,"голосовавшие отдельно, причем первая курия («цензовая») имела больше выборщиков. В общем, 65 проц. выборщиков избирались теми слоями населения, которые участвовали в земских и городских выборах и таким образом имели более долгий опыт общественной деятельности. Кроме того, было сокращено представительство окраин: Польши с 36 до 12 (и 2 депутатов от русского населения), Кавказа с 29 до 10; это было отступлением от того начала имперского равенства, которое было положено в основу прежних законов. «Государственная Дума должна быть русской и по духу, - говорилось в манифесте, - иные народности… не должны и не будут являться в числе, дающем им возможность быть вершителями вопросов чисто русских». Это было намеком на решающую роль польского коло во 2-й Думе.

Россия не первая проделала этот путь: в Пруссии в 1848 г. был тоже распущен первый состав парламента; его члены тоже издали воззвание к народу, призывавшее не платить налоги и не поставлять рекрутов; население тоже никак на это не отозвалось. Был собран второй состав парламента; он был тоже распущен (в мае 1849 г.), избирательный закон был изменен. Ландтаг, избиравшийся по этому закону, просуществовал затем почти семьдесят лет (до 1918 г.).

Но самый манифест 3 июня имел еще большее принципиальное значение, чем избирательный закон. Он окончательно определил новый русский государственный строй; он завершил ту перестройку, которая была начата рескриптом 18 февраля 1905 г., и создал ясность, которой так мучительно не хватало за переломные годы. Если текст манифеста был написан П. А. Столыпиным, то мысли он выражал самого государя. «Что это за новый строй? Какое-то абсолютное «беспринципие»: ни монархия, ни демократия», - сетовал в своем дневнике Л. Тихомиров, который в то же время писал открыто: 131 «Не выйдем мы из беспорядков и революций до тех пор, пока не станет всенародно ясно и практически неоспоримо - где Верховная власть, где та сила, которая при разногласиях наших может сказать: «Roma locuta - causa finita» - потрудитесь все подчиниться, а если не подчинитесь - сотру с лица земли».