– Не знаю. И в этом вся тайна, верно? Впрочем, как ты верно заметил, теперь коробки в их руках.

Когда я отъезжал от дома, Артур стоял у окна и махал мне рукой. «Сердечный человек. Надеюсь, мне еще доведется встретиться с ним», – подумал я.

Питерсон отвез меня в международный аэропорт, находившийся чуть южнее Миннеаполиса, дал мне письмо к капитану полиции Буэнос-Айреса, с которым был в контакте. До самого моего отъезда не поступило никаких дополнительных сведений: нападавших и след простыл; убитого мною так никто и не опознал; о его винтовке не было ни малейшей информации. Дом Куперов еще раз тщательно осмотрели снизу доверху – тоже не нашли ничего нового, что проливало бы свет на то, как погиб мой брат.

Когда мы преодолевали высокий холм, выезжая из Куперс-Фолса, позади нас открылся печальный вид тлеющих руин библиотеки и бывшего здания суда, черневших на снежной поверхности.

Мы ехали молча. Да и о чем говорить? Все уже было переговорено.

В аэропорту мы зашли в буфет и выпили по чашке кофе, сидя за стойкой и из широких окон наблюдая, как выруливают к взлетным полосам самолеты. Значительно потеплело. Взлетные полосы скрывались в густом сыром тумане, поэтому создавалось впечатление, будто громадные машины материализовались из ничего, неожиданно возникали перед нами, можно сказать, ниоткуда.

– Вы не знаете, что все-таки было в том металлическом ящике? – поинтересовался я.

– Нет.

– Значит, мы так никогда и не узнаем этого.

– О, я полагаю, узнаем… со временем.

– Как это понимать?

– А вот как. В ту ночь я оставил ящик у себя в конторе, Купер. Но он уже был пуст, потому что я раньше достал оттуда бумаги и сунул их в карман пальто. Хочу сам отвезти их шифровальщикам в Вашингтон. Люди из ФБР очень заинтересовались этим делом. Поводом к этому послужило одно лишь упоминание об Остине Купере. В ФБР не забыли о нем.

– Итак, ящик был пуст, – повторил я.

– Да, пуст, – усмехнулся Питерсон.

– Значит, наши «друзья» не получили эти бумаги. Значит, им известно, что бумаги не сгорели…

– Боюсь, что так, Купер. После пожара мы отыскали в пепле и развалинах мой сейф. Дверца была сорвана. Ящик исчез.

– Выходит, они знают…

– Знают.

Питерсон проводил меня до выхода на поле. Пожимая мне руку, он улыбнулся.

Самолет поднялся и вошел в полосу тумана, скрывшую от глаз аэровокзал. И только капли влаги оседали на стекла иллюминатора и стекали ручейками, оставляя мокрые полосы.

Стюардессы засуетились, принялись разносить обед.

«До скорой встречи» – это были последние слова Питерсона, когда мы прощались, Но одна мысль не покидала меня: они знают.

Гостиница «Плаза», в которой я поселился, располагалась на авениде Флорида. Я сидел, устремив взгляд вдаль поверх изумрудного парка с яркими красочными цветниками, поверх верхушек джакаранды, ощущая легкое дыхание ласкового летнего ветерка. Внизу подо мной зеленым ковром расстилался Буэнос-Айрес.

Дожидаясь, пока коллега Питерсона вернется к себе в контору, я подвел итог событиям минувших дней: итак, им известно, что железный ящик в конторе Питерсона был пуст. Несмотря на свои жестокие действия, они остались с носом.

«Не исключено, что эти люди продолжают следить за тобой», – вспомнил я слова Артура.

Кто бы ни были те типы, они стремились к коробкам Остина Купера не ради того, чтобы выяснить, что в них находится. Об их содержимом они великолепно знали, в этом я не сомневался. Они хотели, чтобы мы не узнали об этом.

Сейчас мною руководили не эмоции, а тот импульс, который зародился и рос у меня в душе с того дня, когда я убил верзилу около своего дома. Все последующее произошло так стремительно и было таким жестоким, что я потерял ощущение реальности. Мое решение ехать в Буэнос-Айрес и заняться расследованием, вместо того чтобы вернуться в Кембридж и продолжать работать над романом, окончательно подтвердило это.

Раздался телефонный звонок.

Рамон Рока своей манерой держаться с невозмутимым достоинством напоминал дежурного администратора какого-нибудь крупного магазина из фильмов тридцатых годов, и тем не менее он был капитаном полиции в Буэнос-Айресе и работал в уголовном розыске. Его контора помещалась на улице Морено, но мы договорились с ним встретиться в девять часов вечера в ресторане отеля «Клэридж» на Тукумане, где, как он заверил меня по телефону, можно отлично поужинать и спокойно побеседовать. Там никто не помешает нам.

Выходя из «Плазы», я увидел на табло, показывавшем температуру и влажность воздуха, две одинаковые цифры – 94. Полное затишье, ни малейшего ветерка. Я буквально истек потом, пока наконец поймал такси. Жизнь в Буэнос-Айресе кипела: шумел поток нарядных красивых людей, пестрели всеми цветами радуги цветочные киоски. Ну прямо рай. Деревья джакаранды, пурпурные и желтые, обрамляли улицы. Я специально вышел пораньше, чтобы не спеша проехать по авениде Девятого июля, самой широкой, в десять полос, магистрали в мире.