Морли сразу заметил три красивых женских лица – все три сестры Холт пришли на заседание суда. Они были очень бледны – судя по всему, все ужасно волновались. И все надеялись, что справедливость сегодня восторжествует. Сестер сопровождали мужья; Морли тотчас заметил виконта Грантема, мрачно взиравшего на него. Виконт сидел рядом со своей красивой женой Сюзанной, а далее располагался великолепный Шонесси, настоящий делец, основатель театра. Рядом с ним сидела Сильвия, тоже красавица. Да, Ричард Локвуд и Анна Холт могли гордиться своими детьми.

Но все взгляды в зале суда были устремлены на графа Роудена.

Элегантно одетый красавец граф в упор смотрел на подсудимого. Его глаза сверкали холодно и грозно. Да, он стал настоящим мужчиной, а когда-то – Морли прекрасно помнил то время – какой у него был напуганный вид. Морли тогда сумел извлечь немало выгоды из его страха.

Появление графа в суде произвело необыкновенный эффект. Когда он с решительным видом вошел в зал и занял свое место, среди собравшихся зрителей послышались восклицания, причем почти все повернули головы в сторону графа.

Сабрина, едва увидев Риса, отвернулась, а затем уставилась в пол. Он же смотрел на нее глазами, в которых светились нежность и любовь, – и смотрел настолько откровенно, что это не укрылось от взглядов публики. Но граф ни на кого не обращал внимания: пусть все знают, что он любит свою жену.

Однако Рис сел не вместе со своими близкими, а поодаль от них. И Морли тотчас подумал: «Неужели родственники графа уже знают все подробности, знают о его низком поступке?»

Морли даже пожалел Риса. Затем его взгляд скользнул дальше – и он невольно вздрогнул. Хотя его зрение уже было не то что в молодости, но ему показалось, что он увидел в зале… Анну Холт. Или ему почудилось. У Морли защемило в груди, и сердце болезненно сжалось. Заточение в Тауэре, конечно, не пошло на пользу его старому изношенному сердцу.

Возможно, это была все-таки не Анна Холт, а ее призрак. Возможно, он увидит и призрак Ричарда Локвуда. Морли улыбнулся – настолько странной и фантастической показалась ему эта мысль.

Но ее появление после эффектного входа графа Роудена, похоже, никто не заметил. Она была в черном вдовьем одеянии, что делало ее еще неприметнее. Конечно, она постарела, но все равно была удивительно похожа на своих дочерей, и при известной доле воображения легко могла сойти за одну из сестер Холтов.

Да, конечно, это была Анна Холт, никаких сомнений на этот счет у Морли не было. Он сразу увидел в ее появлении то удивительное сочетание обстоятельств, в котором чувствовалась рука судьбы. Морли сразу понял: интуитивно выбранный им план оказался очень удачным, и теперь он не сомневался в правильности своих действий.

Он огляделся, разыскивая того, кто был необходим для осуществления его замысла. Джеффри Гиллрей был на месте. Жалкая и бледная копия своего кузена. Однако Джеффри неплохо заработал на заметках в бульварных газетах. Все-таки ему удалось создать желанный эффект, пробудить любопытство у лондонской толпы. И Джеффри старался не смотреть на своего грозного кузена, он явно побаивался графа.

В этот момент заговорил мистер Дакуорт, и Морли стал прислушиваться к его речи, чтобы не пропустить важный для себя вопрос, который адвокат намеревался задать ему. Он вовремя опомнился, мистер Дакуорт как раз повернулся к нему лицом и спросил:

– Мистер Морли, перед тем как огласить приговор, суд хотел бы задать вам один вопрос. Вы платили кому-нибудь деньги за то, чтобы ложно обвинить перед законом Анну Холт в убийстве Ричарда Локвуда?

Никакой двусмысленности, все предельно четко и ясно.

Морли не торопился с ответом, он выжидал до тех пор, пока в зале не стих шум. Наконец все взоры устремились на него, но он по-прежнему молчал – для эффекта. Он прекрасно знал: завтра его слова будет повторять весь Лондон.

Вдруг, к своему неудовольствию, он заметил, как встает со своего места одна из дочерей Анны Холт, встает с очевидным намерением что-то сказать. Морли понял: надо поторапливаться, иначе она могла испортить весь эффект его речи.

И как раньше, во времена выступлений в Палате Общин, Морли заговорил звучным и твердым голосом:

– Нет, мистер Дакуорт. Более того, я полагаю, что вас, как и весь суд, ввел в заблуждение мистер Джеффри Гиллрей, который ищет способ опорочить имя своего кузена, графа Роудена, и таким образом приобрести известность и некоторый вес в обществе – не говоря уже о нескольких тысячах фунтов, которые он получил от меня, пользуясь моим положением.

Боже мой, какой шум сразу поднялся в зале. Люди что-то восклицали, вскакивали с мест, чтобы взглянуть на Морли, Джеффри и графа Роудена. Пораженный мистер Джеффри Гиллрей заерзал в кресле, не зная, как ему быть. Стража суда быстро перекрыла все выходы из зала – на тот случай, если бы он захотел бежать.

Конечно, мистер Гиллрей не станет обитателем Тауэра, все-таки не настолько он заметная фигура и не настолько велико его преступление. «Скорее всего, его ждет Ньюгейтская тюрьма или ссылка», – подумал Морли и улыбнулся. Не скрывая своего удовлетворения, он взглянул на мистера Дакуорта, а тот смотрел на подсудимого с восхищением. Адвокат сразу понял, как ловко провели мистера Гиллрея. Он дружески подмигнул Морли, и подсудимый подмигнул ему в ответ.

Морли не любил думать о совести, она не обременяла его. В равной степени это касалось его бессмертной души, которой после его смерти предстояло дать отчет перед Всевышним Творцом за все содеянные им злодеяния, перед Творцом, который по какой-то странной прихоти не пришел к нему на помощь во время Лондонского пожара, когда он потерял всю свою семью.