— Извините… Это я, — сказал Алейников и замолчал.

Вера вскочила из-за машинки, прижала ладони к груди. Потом отвернулась, села, склонилась снова над стареньким громоздким «Ундервудом». Её свежие щёки полыхнули густым румянцем, маленькие уши тоже загорелись, краска стала заливать даже шею, обсыпанную пушистыми завитками волос.

— Я… я слушаю, Яков Николаевич…

— Я, собственно, хотел… А теперь мне надо поговорить с вами… — сбивчиво проговорил Алейников и замолчал.

Вера всё держала руки под грудью, чувствовала, что сердце её бьётся уже тише, спокойнее. Она только сейчас обратила внимание, что Алейников, всё время обращавшийся к ней на «ты», вдруг перешёл на «вы». Подумав об этом, она чуть улыбнулась, но тут же испугалась этой своей улыбки, прикусила нижнюю губу.

— Ну, говорите.

— Я хотел бы не здесь. Сюда могут войти…

— А где же?

— Не знаю. Идите куда-нибудь. Куда хотите. Я пойду следом… Я очень, очень прошу.

Вера резко поднялась, резанув его изумлённо-непонимающим взглядом, сдёрнула с вешалки пальтишко.

Потом они шли вдоль улицы на край села — Вера впереди, чуть опустив голову. Вечер спускался тихий, тёплый, небо было серым, успокаивающим, без облаков, только на западе тянулись освещённые скрывавшимся уже солнцем две или три серебристо-розовые длинные полосы.

Миновав последние домишки, Вера вышла в степь, пошла между невысокими, облезшими за лето холмами, вышла к Громотушкиным кустам, остановилась возле зарослей, села на какой-то бугорок или кочку, прикрыв полами тоненького пальто ноги до самых щиколоток.

— Боже, стыд-то какой! — прошептала она, когда подошёл Алейников, и закрыла лицо ладонями. — Мне казалось, из-за каждого плетня, из каждого окна на меня глядят.

— Да, это у нас не очень ловко получилось, — с горьковатым оттенком в голосе сказал Алейников. — Я как-то… не мог придумать лучшего способа пригласить вас на свидание.

— Что я делаю, дура? Зачем это я?.. — И Вера подняла на Алейникова, как там, у порога, беспомощный взгляд.

— Вы что? — пожал плечами Алейников. — Я вот как очутился здесь, не пойму.

В голосе его опять была горечь. Он опустился рядом на землю и стал о чём-то думать. Вера поглядывала на него краешком глаз, покусывала нижнюю губу и теперь размышляла, как ей себя вести с ним, что отвечать. О чём он будет с ней говорить, она примерно знала.

— Напугали же вы нас, особенно мать с отцом, когда пришли тогда к нам, — сказала она.

Алейников поднял на неё тяжёлый взгляд, долго и внимательно рассматривал девушку.

— Что вы так смотрите?

— Да, люди, к сожалению, боятся меня.

— А вам разве это неприятно? — усмехнулась она.

Под лохматыми бровями у Алейникова вспыхнул вопросительный огонёк. Но он тотчас погас, чуть продолговатое лицо его сделалось угрюмым и холодным.

— Слушай, Вера, — он снова перешёл на «ты», так ему было всё-таки удобнее. — Я понимаю, как я жалок и смешон… в этом своём положении. Ты в дочери мне годишься. Тебе двадцать, а мне пятьдесят. Я знаю также, что меня не поймёт никто, как не поняли твои родители. Отец твой вообще ни слова тогда не сказал, мать ответила, что не может ничего… и не хочет решать за дочь, что я должен у тебя спросить. И вот… я решился спросить…

Когда он говорил, в голосе его была дрожь, он волновался, как мальчишка, не знал, куда девать свои глаза и руки. Вера сидела притихшая. Поставив локоть правой руки на колено, она прикрывала ладошкой лицо и… чуть улыбалась. Она теперь не боялась Алейникова, она успокоилась и думала: пятьдесят — это, конечно, много. Но он ещё ничего на вид, не очень страшный и моложавый. Без рубца на щеке был бы попригляднее, но и рубец не очень портит, придаёт даже какой-то колорит. Но вот интересно — сколько он проживёт ещё? Если лет десять, ей тогда будет тридцать. Это ещё ничего, ещё можно замуж выйти. А если двадцать, ей будет сорок лет. Это уже годы для женщины…

Думая так, Вера и сама понимала, что мысли её мерзкие и гадкие, и от этого чувствовала не то смущение, не то лёгкое раздражение. «А-а…» — мысленно отмахивалась она, хмуря брови. Но от чего хочет избавиться — от этих мыслей или от раздражения, вызванного ими, — тоже отчётливо понять не могла.

— Да, я решился у тебя спросить… — снова заговорил Алейников, не глядя на девушку. — Хотя понимаю, что, скорее всего, ты скажешь «нет». Но всё-таки я должен спросить, чтобы так или иначе выбраться из этого нелепейшего положения, в котором очутился…