— Скоро они будут встречаться. — Дарниец, опустившись на колени рядом с юношей, пробовал его напоить, но вода текла по подбородку и шее, смешиваясь с кровью, оруженосец что-то еще прошептал и затих…

Луи промолчал. Было странно смотреть на длинного Хайнца сверху вниз, и арциец присел рядом. Проклятый, как же он устал.

— Вы есть раненный в голову, и новая перевязка необходима есть, — тусклым голосом сказал племянник Штефана Игельберга, — мы не имеем медикуса, но я готовый вам помогать.

— Спасибо, Хайнц, от таких царапин не умирают.

— Умирают, если они оставаются грязными. — Обстоятельность и упрямство было, видимо, у этой семейки в крови. — Я настаиваю на немедленном перевязывании и промывании. Мы нуждаемся в здоровом вожде.

— Вожде?

— Вы имели во время боя сказать, что отвечаете за Арцию. И это так. Мы ждем приказаний.

Луи покорно дал себя перевязать. Дарниец был прав, рана могла загноиться, это было ни к чему. Хайнц, закончив возиться, не ушел, Трюэль понял: наемник ждет вопросов и распоряжений — и спросил первое, что пришло в голову:

— Сколько нас?

— Под моим началом остается триста шестьдесят четыре человека, из которых семьдесят два ранены, двадцать девять тяжело, — сообщил племянник Штефана. — С нами четыреста семь лучников, почти совсем не имеющих стрел, пятьдесят четверо пеших и утративших своих коней и двадцать три легких конных воина. Среди них также есть достаточно раненных, но легко.

— Хайнц, прикажите всем отдыхать, а Нобилей и командиров соберите здесь, скажем, через ору.

Наследник Игельберга встал, старательно отдал честь и исчез за кустами. Он обрел нового начальника, и мир для него вновь встал с головы на ноги. Луи Трюэль дарнийцу тихо позавидовал.

Он никогда не боялся ответственности, дед его считал толковым, да и Александр прислушивался к его словам, — но это было совсем другое. Луи умел думать, но не то чтобы не умел, но не любил приказывать. Железный тон и властность были не по нему, но теперь придется. Арциец еще раз глянул на мертвого оруженосца, встал, как мог, поправил изорванную одежду, пригладил растрепавшиеся волосы, зачем-то коснулся меча.

Итак, граф Луи Трюэль, на твою голову свалилось восемь с лишним сотен человек, не желающих смириться с поражением. Для начала придется их удержать от глупостей, а потом… Луи бы дорого дал за то, чтобы сказать — потом мы пойдем туда-то к тому-то, и он нам скажет, как надо. Вообще-то Сезар вполне для этого годился. Мальвани — Волинг, хоть и по женской линии, лучший друг Александра, отменный полководец, чего уж лучше! Но он в Оргонде, до которой надо еще добраться. Сейчас, когда «паучата» с помощью Тартю покончили с арцийской угрозой, они займутся Лиарэ. Мальвани и Марта так просто Не сдадутся, но им будет не до Арции, самим бы кто помог… Нет, в Оргонду идти не стоит… А что бы сделали дед и Сандер? И о чем бы спросил Ювер? От мыслей о братьях стало вовсе худо, но Луи сжал зубы и постарался взглянуть на происшедшее глазами Ювера. Тот умел замечать очевидное…

— Монсигнор, мы явились согласно вашему приказу.

Он не монсигнор! Трюэли и графами-то стали всего лет двадцать назад, но сейчас это неважно. Луи медленно поднялся навстречу полутора десяткам человек, которых Хайнц счел достойными присутствовать на совете. Сам дарниец с серьезным видом встал за правым плечом нового предводителя. Луи оглядел измученные лица с нехорошо блестевшими глазами. Так он и думал: в этих упрямых башках лишь ярость и мысли о мести. Те, кто хотел удрать, удрали, остались готовые умереть за проигранное дело. Благородно, но глупо.

Граф Луи-Анатоль-Обен Трюэль поправил рыцарскую цепь на шее.

— Господа, прошу садиться.

Этого они не ожидали. Спокойный, деловой тон. Именно так Александр разговаривал с Лосем и его обалдуями в начале наботской кампании. Тем тоже хотелось драться, драться и еще раз драться, а не думать.

— Господа. — Граф еще раз обвел всех строгим взглядом. Эх, жаль, глаза у него карие, а не серые, как у Сандера. В серых глазах что-то есть, что-то, заставляющее подчиниться. — Нам нужно понять, что произошло, и начать действовать. Мы не можем оставить Арцию этому ублюдку.

— А как мы ему помешаем? — Морис ре Шаотан, под началом которого были лучники, горько усмехнулся. — Они победили, завтра у наших замков будут новые хозяева. Разве что мы догадаемся приползти на брюхе к Эмразу и просить его о прощении…

— За верность законному королю? — Глаза незнакомого Луи воина без консигны нехорошо блеснули. — Думай, сигнор, что говоришь!

— Я думаю, — отозвался Морис, — и я на поклон к Тартю не пойду.

— Мы не предадим Александра, — угрюмо кивнул барон Латен, примкнувший к ним с полутора десятками конных арбалетчиков, — ни живого, ни мертвого. Пусть мы его не вернем, да и Пьера нам не осилить, но Стэнье мне ответит. Даже если это будет мой последний бой.

— Правильно. — Шаотан гордо вскинул голову. — Нас не так уж и мало, если умело отсечь какой-то отряд, мы им еще покажем.

— И поляжете, навсегда избавив Тартю от опасности, — Луи Трюэль прямо посмотрел в лицо незнакомому воину; отчего-то казалось, что, убедив его, он убедит и других, — нужно уходить туда, где нас никто не достанет, набраться сил, получить помощь, а потом уж и спрашивать. Со всех и за все… Стэнье подождет.

— Вы правы, сигнор, — как-то так вышло, что другие предоставили незнакомцу право говорить от их имени, — мы пробьемся на север в Тагэре и поднимем людей.