Шрифт:
– В таком случае, сударь, – перебила королева, бросая на него испепеляющий взгляд, – берите кирку и идите разрушать Бастилию.
– Вы хотите посмеяться надо мной, – отвечал король. – А между тем я пошел бы, даю слово! Пошел бы, если бы не понимал, что смешно королю браться за кирку, вместо того, чтобы разрешить вопрос одним росчерком пера. Да, я взял бы в руки кирку и мне рукоплескали бы, как я рукоплещу тем, кто берет на себя этот тяжкий труд. Те, кто разрушают Бастилию, оказывают неоценимую услугу мне, а вам и подавно, да-да, вам тоже, – теперь вы уже не можете в угоду своим друзьям бросать честных людей в тюрьму.
– Честных людей в Бастилию! Вы обвиняете меня в том, что я заточила в Бастилию честных людей! Кого же это – уж не господина ли де Рогана?
– О, не напоминайте мне об этом человеке, – давайте не будем о нем говорить. Нам не удалось засадить его в Бастилию, ибо суд его оправдал. Впрочем, князю Церкви было не место в Бастилии, ведь нынче туда сажают фальшивомонетчиков. Право, зачем сажать туда фальшивомонетчиков и воров, если у меня в Париже есть для них довольно других тюрем, обходящихся мне очень недешево?
Но фальшивомонетчики и воры – еще куда ни шло; ужаснее всего то, что в Бастилию сажали честных людей.
– Честных людей?
– Точно так! Сегодня я видел одного из них, честного человека, который был заключен в Бастилию и только что оттуда вышел.
– Когда же он вышел?
– Сегодня утром.
– Вы виделись с человеком, который только сегодня утром вышел из Бастилии?
– Да, прямо перед тем, как прийти к вам.
– Кто же это?
– Некто вам известный.
– Известный?
– Да.
– И как зовется этот некто?
– Доктор Жильбер.
– Жильбер! Жильбер! – вскричала королева. – Как! Тот, чье имя назвала Андре, приходя в себя?
– Он самый. Наверняка это он и есть; я готов за это поручиться.
– Этот человек был заключен в Бастилию?
– Право, можно подумать, будто это вам неизвестно.
– Мне и в самом деле ничего об этом неизвестно. И, заметив удивление короля, королева добавила:
– Наверно, была какая-то причина, я просто не могу вспомнить…
– Вот-вот! – воскликнул король. – Когда творят несправедливости, почему-то всегда забывают причину. Но если вы забыли и причину и доктора, то госпожа де Шарни не забыла ни того, ни другого, ручаюсь вам.
– Ваше величество! Ваше величество! – вскричала Мария-Антуанетта.
– Должно быть, между ними что-то произошло… – продолжал король.
– Ваше величество, пощадите! – сказала королева, с тревогой оглядываясь на дверь будуара, где схоронилась Андре и где был слышен весь их разговор.
– Ах, да, – сказал король со смешком, – вы боитесь, как бы не появился Шарни и не проведал об этом. Бедняга Шарни!
– Ваше величество, умоляю вас; госпожа де Шарни – дама в высшей степени добродетельная, и признаюсь вам, я предпочитаю думать, что этот господин Жильбер…
– Вот как! – перебил король. – Вы обвиняете этого честного малого? Он ни в чем не виноват, это я знаю доподлинно, но что досадно, так это то, что я знаю хотя и многое, но не все.
– Право, ваша уверенность меня пугает, – сказала королева, по-прежнему глядя в сторону будуара.
– Впрочем, мне не к спеху, – продолжал Людовик XVI, – я могу и подождать. Я предвижу в этой истории счастливый конец, и теперь, когда Жильбер мой врач, я узнаю этот конец от него самого.
– Ваш врач? Этот человек ваш врач! Вы доверяете жизнь короля первому встречному?
– Я доверяю своим глазам, – холодно возразил король, – а в душе этого человека я могу читать, как в раскрытой книге, ручаюсь вам.
Королева невольно содрогнулась от гнева и презрения.
– Вы можете сколько угодно пожимать плечами, – сказал король, – вы не отнимете у Жильбера его учености.
– В вас говорит минутное ослепление!
– Хотел бы я посмотреть, как бы вы себя повели на моем месте. Хотел бы я знать, произвел ли впечатление на вас и на госпожу де Ламбаль господин Месмер?
– Господин Месмер? – переспросила королева, заливаясь краской.
– Да, когда четыре года тому вы, переодевшись в чужое платье, отправились на один из его сеансов. Как видите, моя полиция хорошо работает: я знаю все.
При этих словах король нежно улыбнулся Марии-Антуанетте.
– Вы все знаете, ваше величество? – спросила королева. – Какой вы скрытный, никогда ни словом не обмолвились об этом.