За 50 ливров в год комендант сдал этот садик какому-то садовнику и лишил узников последней радости.

Правда, к богатым заключенным он проявлял чрезвычайное снисхождение: возил их к своей любовнице, жившей в собственном доме и, следовательно, не стоившей ему, де Лоне, ни гроша.

Прочтите «Бастилию без покрова»: там изложены этот и многие другие факты.

Впрочем, де Лоне был храбр.

Уже второй день он чувствовал, что над его головой собираются тучи. Уже второй день он слышал, как волны бунта все громче и громче бьются о стены его крепости.

Все это заставило его побледнеть, однако он сохранял хладнокровие.

Впрочем, за его спиной стояли четыре пушки, готовые открыть огонь, рядом с ним был гарнизон швейцарцев и инвалидов, а перед ним – один-единственный человек, и притом безоружный: перед тем, как войти в крепость, Бийо отдал свой карабин Питу. Он понимал, что по ту сторону ворот любое оружие принесет ему больше вреда, чем пользы.

Бийо было достаточно одного взгляда, чтобы заметить все: грозное спокойствие коменданта, швейцарцев в караульнях, инвалидов на орудийных площадках, молчаливую суету артиллеристов, грузящих в фургоны зарядные картузы.

Часовые держали ружья наизготовку, офицеры обнажили шпаги.

Комендант не двигался с места, и Бийо пришлось подойти к нему; ворота закрылись за спиной посланца народа с таким мрачным скрежетом, что, как ни отважен был фермер, его пробрала дрожь.

– Что вам еще угодно от меня? – спросил де Лоне.

– Еще? – удивился Бийо. – Сдается мне, что мы видимся впервые в жизни, и у вас нет причин утверждать, что я докучаю вам просьбами.

– Но мне сказали, что вы пришли ко мне из Ратуши.

– Это верно.

– А я только что принимал посланцев муниципалитета.

– Зачем же они приходили?

– Затем, чтобы попросить меня не открывать огонь.

– И вы обещали?

– Да. Еще они просили меня убрать пушки.

– И вы их убрали, я видел. Я был в эту минуту на площади.

– И, конечно, решили, что я испугался угроз этой толпы?

– Натурально, – согласился Бийо, – очень было на это похоже.

– Что я вам говорил, господа, – обратился де Лоне к офицерам, – что я вам говорил: нас сочли способными на такую подлость!

Затем он продолжил свои расспросы.

– А от чьего имени пришли ко мне вы? – поинтересовался он у Бийо.

– От имени народа, – гордо ответил Бийо.

– Прекрасно, – улыбнулся де Лоне, – но у вас, кажется, есть и другая рекомендация, иначе вы не пересекли бы и первой линии часовых.

– Да, у меня есть письмо от вашего друга господина де Флесселя.

– Флесселя! Вы назвали его моим другом?!, – живо подхватил де Лоне, так пристально вглядываясь в лицо Бийо, словно ему хотелось прочесть все тайные мысли собеседника. – Откуда вы взяли, что господин де Флессель – мой друг?

– Мне так показалось.

– Показалось. Все дело в этом. Ладно, поглядим на письмо.

Бийо подал ему бумагу.

Де Лоне прочел ее один раз, затем второй, развернул листок, дабы убедиться, что на обороте нет никакой приписки, поднес его ближе к свету, чтобы удостовериться, что в письме нет никакой тайнописи, скрытой между строк.

– И это все? – спросил комендант.

– Да.

– Вы уверены?

– Уверен.

– И он ничего не велел передать на словах?

– Ничего.

– Странно! – произнес де Лоне, бросив сквозь бойницу взгляд на площадь Бастилии.

– Не что же вы хотели от него услышать? – спросил Бийо.

Де Лоне вздрогнул.

– В общем-то, ничего особенного. Вернемся к вам; говорите, что вам нужно, но поскорее: я спешу.

– В двух словах: мне нужно, чтобы вы сдали нам Бастилию.

– Что-что? – переспросил, встрепенувшись, Де Лоне тоном человека, плохо расслышавшего слова собеседника. – Что вы сказали?

– Я сказал, что пришел к вам от имени народа с требованием сдать Бастилию. Де Лоне пожал плечами.

– По правде говоря, странная это тварь – народ, – сказал он.

Бийо в ответ только хмыкнул.

– И что же хочет сделать с Бастилией этот ваш народ?

– Он хочет ее разрушить.

– Какого черта далась ему Бастилия? Разве людей из народа сажали в Бастилию? Бастилия! Народу следовало бы благословлять каждый ее камень. Кого сажают в Бастилию? Философов, ученых, аристократов, министров, князей – одним словом, врагов народа.

– Ну что ж, значит, народ не такой себялюбец.

– Друг мой, – сказал де Лоне с неким сочувствием, – сразу видно, что вы не солдат.