Катрин улыбнулась и повторила приглашение.

Ошибки быть не могло.

Питу вложил шпагу в ножны, галантно снял шляпу и с обнаженной головой подошел к девушке.

Даже перед генералом де Лафайетом Питу не стал бы снимать шляпу, а просто приложился бы к ней рукой.

– А-а, господин Питу! – молвила Катрин. – Вас не узнать… Боже мой! Форма вам к лицу!

Снизив голос до шепота, она продолжала:

– Спасибо, спасибо, дорогой Питу! Как вы добры! Я вас очень люблю!

Она взяла руку капитана Национальной гвардии и пожала ее.

У Питу все поплыло перед глазами. Он выронил шляпу. Возможно, бедный влюбленный и сам бы рухнул возле нее, если бы в эту самую минуту не раздался оглушительный грохот, а вслед за ним со стороны улицы Суассон не донесся угрожающий ропот.

Какова бы ни была причина этого замешательства, Питу был рад возможности выйти из затруднительного положения.

Он высвободил свою руку, поднял с земли шляпу и бросился к своим людям, крича на бегу: «К бою!» Сейчас мы расскажем читателю, что было причиной страшного грохота и угрожающего ропота.

Всем было известно, что аббат Фортье должен был провести торжественную службу на престоле, и для этого священные сосуды и другую церковную утварь: крест, хоругви, свещники – необходимо было перенести из церкви в новый алтарь, выстроенный на городской площади.

Приказания, касавшиеся этой части церемонии, отдавал мэр города г-н де Лонпре.

Как помнит читатель, г-н де Лонпре уже имел дело с аббатом Фортье, когда Питу с приказом генерала Лафайета в руке попросил вооруженной поддержки для захвата оружия, укрываемого аббатом.

Итак, г-н де Лонпре знал, как и все, характер аббата Фортье. Ему было известно, что аббат может быть своевольным и упрямым, а в раздражении может дойти и до исступления.

Он подозревал, что у аббата Фортье остались не самые приятные воспоминания от вмешательства мэра в дело с оружием.

И вот вместо того чтобы лично отправиться к аббату Фортье и обратиться к нему, как представитель гражданской власти к представителю власти духовной, он ограничился тем, что отправил достойному служителю Бога программу праздника, в которой говорилось:

Служба будет проведена на алтаре отечества аббатом Фортье; она начнется в десять часов утра.

Священные сосуды и другая церковная утварь стараниями аббата Фортье должны быть перевезены из церкви Виллер-Котре в алтарь.

Секретарь мэра из рук в руки передал программу аббату Фортье, тот пробежал ее глазами с насмешливым видом и столь же насмешливо проговорил:

Прекрасно!

К девяти часам, как мы уже сказали, на престол принесли ковер, занавески, покрывало и картину, изображавшую Иоанна Крестителя, проповедующего в пустыне.

Недоставало лишь свещников, дароносицы, креста и другой церковной утвари.

В половине десятого всего этого еще не было в алтаре.

Мэр забеспокоился.

Он послал в церковь своего секретаря, чтобы осведомиться, позаботился ли кто-нибудь о том, чтобы перевезти церковную утварь.

Секретарь вернулся, сообщив, что церковь заперта на двойной поворот ключа.

Ему было приказано бежать к церковному сторожу – ведь именно сторожу, по-видимому, было поручено доставить церковную утварь в алтарь. Секретарь застал сторожа сидящим с вытянутой на табурете ногой и корчившимся от боли.

Бедняга вывихнул себе ногу.

Тогда секретарю приказали бежать к певчим.

У обоих расстроились желудки. Чтобы поправиться, один из них принял рвотное, другой – слабительное. Оба снадобья подействовали чудесным образом, и оба больных надеялись поправиться на следующий день.

Мэр заподозрил заговор. Он послал своего секретаря к аббату Фортье.

У аббата Фортье с утра случился приступ подагры, и его сестра опасалась, как бы подагра не перекинулась на желудок.

С этого момента у г-на де Лонпре не осталось никаких сомнений. Аббат Фортье не только не хотел служить на площади, но, выведя из строя сторожа и певчих и заперев все двери церкви, он не давал возможности другому священнику, если бы таковой случайно нашелся, отслужить обедню вместо него.

Положение было серьезное.