И, придя к такому заключению, он распахнул перед Жильбером дверцу кареты; тот сел в карету, не на шутку обеспокоенный, ломая себе голову над вопросом: что это за женщина, похожая на королеву?

На мгновение он задержал Тайча, словно желая его расспросить, но тут же одумался.

– Что это я затеял? – сказал он себе. – Это секрет не мой, а господина де Мирабо. Кучер, в Париж!

Жильбер самым добросовестным образом исполнил двойное обещание, данное Мирабо.

Вернувшись в Париж, он повстречал Камила Демулена, живую газету, воплощение журналистики того времени.

Он сообщил ему о болезни Мирабо, намеренно сгустив краски относительно теперешнего состояния больного. Затем он отправился в Тюильри и о том же рассказал королю.

Король удовольствовался замечанием:

– Ах, бедный граф! И что же, он потерял аппетит?

– Да, государь, – ответил Жильбер.

– Тогда дело серьезное, – изрек король.

И заговорил о другом.

Выйдя от короля, Жильбер заглянул к королеве и повторил ей то же, что и королю. Лоб высокомерной дочери Марии Терезии собрался в складки.

– Почему, – сказала она, – эта болезнь не приключилась с ним в тот день, когда он произносил свою прекрасную речь о трехцветном знамени?

Потом, словно раскаявшись в том, что при Жильбере не удержалась от замечания, выдающего всю ее ненависть к этому символу французской нации, она добавила:

– Тем не менее, если его недомогание усилится, это будет большим несчастьем для Франции и всех нас.

– По-моему, я имел честь сообщить вашему величеству, что это не просто недомогание, это серьезная болезнь, – повторил Жильбер.

– Но вы с нею справитесь, доктор, – подхватила королева.

– Сделаю все от меня зависящее, государыня, но ручаться не могу.

– Доктор, – сказала королева, – вы будете сообщать мне, как себя чувствует господин де Мирабо, слышите? Я на вас рассчитываю.

И она заговорила о другом.

Вечером в означенный час Жильбер поднимался по лестнице особнячка Мирабо.

Мирабо ждал его, возлежа в шезлонге; но сперва Жильбера попросили немного подождать в гостиной под предлогом того, что следует предупредить графа о его приезде; поэтому Жильбер успел осмотреться и глаза его остановились на белом кашемировом шарфе, забытом в одном из кресел.

Но Мирабо, не то желая отвлечь внимание Жильбера, не то приписывая большую важность вопросу, который должен был последовать за обменом приветствиями, сказал:

– А, это вы! Знаю, что вы уже исполнили часть вашего обещания. В Париже известно, что я болен, и вот уже два часа, как бедному Тайчу приходится каждые десять минут сообщать о моем здоровье друзьям, которые приезжают спросить, не стало ли мне лучше, а быть может, и врагам, которые являются узнать, не стало ли мне хуже. С первой частью все ясно. Теперь скажите, исполнили ли вы вторую?

– Что вы имеете в виду? – с улыбкой спросил Жильбер.

– Сами знаете.

Жильбер пожал плечами в знак несогласия.

– Вы были в Тюильри?

– Был.

– Видели короля?

– Видел.

– А королеву?

– Тоже.

– И сообщили им, что скоро они от меня избавятся?

– Во всяком случае, сообщил, что вы больны.

– И что они сказали?

– Король осведомился, не потеряли ли вы аппетита.

– А когда вы подтвердили что так оно и есть?

– От души посочувствовал вам.

– Добрый король! В день моей смерти он скажет друзьям, как Леонид:

«Нынче я ужинаю у Плутона.» А что же королева?

– Королева посочувствовала вам и с интересом о вас расспросила.

– В каких выражениях, доктор? – спросил Мирабо, придававший, по-видимому, большое значение ответу Жильбера.

– В очень благожелательных.

– Вы дали мне слово, что повторите буквально все, что она вам скажет.

– Но я не могу вспомнить все буквально.

– Доктор, вы все прекрасно помните.

– Клянусь вам…

– Доктор, вы обещали; неужели вам хочется, чтобы я считал вас человеком, который не держит слова?