Он ни на секунду не поверил, что Уна отказалась от его предложения — она просто ожидала, что он начнет уговаривать ее.

— Я думаю, самым разумным будет послать за каким-нибудь известным портным с улицы де ля Пэ и попросить, чтобы он скроил вам платья, которые подчеркивали бы ваши достоинства. А пока они не будут готовы, он мог бы предложить вам какие-нибудь другие платья.

Уна всплеснула руками:

— Я смогу сама купить… платье, когда месье Дюбушерон заплатит мне за папину картину.

Герцог рассмеялся.

— Совершенно непрактичное решение, да и вы не настолько глупы, чтобы всерьез об этом говорить.

— Глупа?

— Вы не хуже меня знаете, что все деньги, которые вы получите за картину вашего отца, должны быть отложены про черный день. Рано или поздно он придет! А пока я готов побыть вашим банкиром, и не нужно отказываться от моего предложения.

— Я же пыталась… вам все объяснить, — сказала Уна. — Это было бы нехорошо. Мама говорила, что если девушка помолвлена с джентльменом, ему позволительно подарить своей невесте веер или даже пару перчаток на Рождество, по все прочее будет неправильно истолковано любым человеком, который об этом узнает.

— Неправильно истолковано? Каким образом? — медленно произнес герцог.

Уна помолчала и нерешительно сказала:

— Мама считала, что девушку сочтут… сочтут, что девушка слишком торопится, позволяя джентльмену, как бы хорошо она его ни знала, подарить ей что-либо из одежды.

— Если ваша мама так считала, — сказал герцог, — как вы думаете, что бы она сказала, если бы узнала, что вы одна, без компаньонки, живете у меня?

Опять наступило молчание, а затем Уна медленно ответила:

— Я об этом… как-то не думала… до этой минуты… с моей стороны… нельзя было принимать ваше приглашение. Мне больше некуда было идти.

В ее голосе слышался сильный испуг, и герцог сказал:

— Я лично решил бы, что чрезвычайно глупо отказываться от моего приглашения и быть вынужденной искать пристанище среди ночи.

— Это было бы… очень страшно.

— Проглотив верблюда, — сказал герцог, — разве подавишься комаром?

— Вы хотите сказать… что раз я… живу у вас… я должна позволить вам… подарить мне платье?

— Не платье, а все, что вам нужно. Уна помолчала и сказала:

— Извините, можно я… подумаю?

— Конечно, — ответил он. — Не торопитесь, и, возможно, вечером мы выберемся куда-нибудь в тихое местечко, и я не буду вас стесняться.

При этом он подумал, что нарушает все правила Квинсберри и наносит удар ниже пояса. В то же время он почувствовал, что этот разговор начинает ему надоедать.

Ему хотелось одеть Уну.

Ему хотелось, чтобы ома прекрасно выглядела — так, как он представлял, она будет выглядеть в изысканном платье, какие шили в Париже и копировались потом по всему свету.

«К черту! — подумал он. — Пришло время мне сыграть главную роль в этой пьесе, которая может быть поставлена только в Париже, хотя должна быть написана не для английских, а для французских актеров».

Некоторое время ониехали молча, а потом герцог опять заговорил:

— Какой у вас самый любимый камень? Уна, которая явно думала в это время о чем-то другом, вздрогнула при звуке его голоса.

— Камень?

— Я хочу сказать — драгоценный камень, — пояснил герцог. — Все женщины любят украшения. Я думаю, и вы не исключение.

Уна немного подумала и сказала:

— Я думаю, очень красивый камень — бирюза, и, полагаю, вы знаете, на Востоке считается, что он приносит удачу.

— Да, я слышал об этом, — ответил герцог.

— Мама говорила, что жители Тибета, которые добывают камни в горах, всегда носят кусочек бирюзы, чтобы уберечься от дурного глаза.

Она тихонько засмеялась.

— Думаю, вы не боитесь дурного глаза, но в книгах я читала, что в средние века это была реальной угрозой.

Герцог обнаружил, что она опять уклоняется от темы, которую он хотел с ней обсудить.

— А если бы у вас был выбор, вы бы хотели иметь именно бирюзу, а не что-либо другое?

— Мне кажется, если бы она у меня и была, я бы все равно не чувствовала себя счастливой, — ответила Уна, — но, раз я родилась в июле, пожалуй, мой камень — рубин.

Герцог улыбнулся.

Так, уже лучше. Теперь она начала выказывать интерес к дорогим камням, которые станет потом требовать, — в этом он был совершенно уверен.

— В то же время, — продолжала Уна, — мне кажется, рубины весьма зловещи, а самая лучшая драгоценность и самая красивая из всех, наверное, жемчуг.