Дорина открыла ридикюль и пришла в смятение, обнаружив, что у нее нет с собой денег.

На мгновение она испугалась, что ей не удастся бежать, но тут же вспомнила про бриллиантовую брошь, которая была приколота к ее платью.

Она отстегнула ее и положила на конторку перед клерком.

— Это очень дорогая вещь, — сказала она. — Я хочу обменять ее на деньги.

Его невозмутимое азиатское лицо осталось бесстрастным. Он взял брошь, получше рассмотрел ее при свете масляной лампы, и затем постучал в стену.

Последовало несколько мгновений томительного ожидания, наконец открылась внутренняя дверь, и появился старый китаец с длинной седой бородой.

Мужчины обменялись несколькими словами. Достав лупу, старик взял брошь и пристально изучил ее. Затем он направился в дальнюю комнату.

Дорина догадалась, что такие сделки для них не редкость. Подобный бартерный обмен был для китайцев привычным делом. Веши, какими бы они ни были, всегда можно обменять на деньги.

Старик вернулся в контору и что-то сказал клерку, который тут же перевел его слова Долине.

— Эта брошь стоит сто пятьдесят фунтов. Мы можем дать вам восемьдесят.

— Я согласна.

Она чувствовала, что ей надо было поторговаться, но у нее было лишь одно желание — успеть сесть на пароход, отплывающий через несколько минут.

Клерк отдал ей деньги, вычтя предварительно стоимость билета. Она взяла их, расплатилась с извозчиком, кое-как запихнула оставшиеся купюры в ридикюль и побежала вдоль причала.

Была еще глубокая ночь, но когда она наконец добралась до парохода, на востоке показались первые золотые блики рассвета, и темнота стала редеть.

Судно оказалось очень маленьким и убогим, всего с двумя палубами, на нижней из которых толпились нищие китайцы и малайцы, пытающиеся поудобнее устроиться между коробками и тюками с грузом, рядом с животными и птицами клетках.

Отдельные сходни вели на вторую палубу. Они были очень крутыми, и Дорина подобрала юбки, чтобы случайно не споткнуться о свою газовую оборку.

Матрос-китаец проводил ее в каюту, которая располагалась совсем рядом с дымовой трубой. Дорина подумала, что позже здесь станет невыносимо жарко.

Но какое это имело значение!

Она уезжает, и то, что голая каюта с двумя жесткими койками, столом и стулом больше напоминала тюремную камеру, было несущественно.

Матрос вышел и закрыл за собой дверь. Дорина прошлась по грязному деревянному полу, остановилась у иллюминатора и стала смотреть на гавань.

На востоке вставало солнце, сверкая и отражаясь от поверхности воды и заливая все вокруг золотым сиянием.

Глядя на Сингапур сквозь толстое стекло иллюминатора, Дорина прощалась со всем, что было дорого ей в жизни.

Как жаль, что ей не дано было стать частью этого мира! Уезжая, она оставляла здесь свое сердце.

Глаза ее наполнились слезами, а при воспоминании о поцелуях Максимуса ее словно обожгло пламенем.

Она испытала в его объятиях такое восхитительное, упоительное чувство! Именно поэтому она не могла позволить, чтобы он своей ненавистью разрушил это волшебство.

— Я люблю тебя! — громко прошептала она, глядя на море, сверкающее золотом в лучах солнца. — Я люблю тебя… но я не смогу переносить твоего презрения.

Она услышала, как ударили в корабельный колокол, а затем что-то загудело в дымовой трубе. Заработал двигатель, и пол каюты задрожал.

Она уезжает. Слезы хлынули у нее из глаз, она уже ничего не видела.

— Прощай, любовь моя! — прошептала она и закрыла лицо руками.

Вдруг раздался громкий треск. Дорина вздрогнула и оглянулась.

В дверях каюты стоял Максимус Керби!

Мгновение она ошеломленно смотрела на него. Затем он молча шагнул к ней, схватил за руку и потащил за собой на палубу.

Корабль уже отходил от причала, сходни были убраны.

Не произнеся ни слова, так быстро, что Дорина не успела опомниться, Максимус подхватил ее на руки и, крепко прижав груди, прыгнул!

Расстояние между берегом и пароход достигло уже пяти футов, но Максимус легко приземлился со своей ношей.

Из толпы, собравшейся на причале, слышались веселые приветствия и аплодисменты.

Когда он коснулся земли, тело Дорины содрогнулось от удара. Она с трудом глотнула воздух. Спрятав лицо у него груди, она пыталась восстановить дыхание. Все произошло так быстро, что она никак не могла прийти в себя.