– А теперь вы начинаете мне докучать, – произнесла она резко. – Уходите, Ульрик. У меня сейчас слишком много дел, и я больше не собираюсь тратить попусту время.

– Проклятие! – выругался он. – Я не шучу. Вы не можете вот так просто взять и прогнать меня!

– В таком случае вам лучше удалиться самому.

С этими словами Лоринда открыла дверь библиотеки и вышла. Лорд Вроксфорд слышал, как она взбегала вверх по лестнице.

Какое-то время он не двигался с места, на его лице было не только разочарование, но и искреннее удивление. Он не сомневался, что Лоринда предпочтет его предложение, напуганная перспективой похоронить себя заживо в корнуоллской глуши.

Какое-то время он терпеливо ждал, словно втайне надеясь, что она одумается и вернется. Но так как кругом все было тихо, он, тяжело ступая, пересек опустевший холл и вышел через парадную дверь.

Торги привлекли к себе даже большее внимание, чем рассчитывал аукционист. Хотя они должны были начаться только в одиннадцать часов утра, уже за час до назначенного времени в дом хлынул поток посетителей. Предполагалось, что аукцион состоится в большой гостиной, и все приготовленные заранее стулья оказались занятыми.

Лоринда не ошиблась, думая, что добрая половина присутствующих явились сюда из чистого любопытства. Она узнала в толпе многих своих недоброжелателей и не могла не заметить их злорадные усмешки, вызванные незавидным положением, в котором она оказалась. Среди них были те, кого она презирала и к кому относилась свысока; те, кто возмущался ее манерой поведения, а также немало тех, кто втайне восхищался такими ее поступками, на которые они сами никогда бы не решились.

Кроме того, с удовлетворением отметила про себя Лоринда, в зале присутствовало большое количество настоящих покупателей и посредников – они станут поднимать цены, соперничая друг с другом.

– Вы действительно намерены присутствовать в зале, миледи? – спросил аукционист.

– Я должна быть там! – решительно заявила Лоринда.

– Мне казалось, что вы будете чувствовать себя неловко, – заметил он. – В большинстве подобных случаев все передается в наше ведение.

– Мне не терпится узнать, как проходят торги. Она понимала, что большинство людей сочтут ее присутствие на распродаже собственного имущества чем-то из ряда вон выходящим, однако гордость не позволяла ей скрыться от посторонних глаз, как это недавно сделал отец.

«Пусть они думают все что угодно, – решила она, – но я не позволю им считать, будто я убита горем или в отчаянии рыдаю, лежа на кровати».

Она была очень красива и надменна в своем лучшем платье и широкополой шляпе с перьями, сидела рядом с аукционистом и запоминала каждого покупателя. Различные предметы обстановки, выставленные на продажу, оставили ее почти равнодушной, так как с ними не было связано никаких личных воспоминаний. Но вот в зал внесли драгоценности матери, и тут она впервые испытала острый приступ сожаления, вызванного, как она сама пыталась себя убедить, чистой сентиментальностью.

– Ты вся сверкаешь, словно сказочная фея, мама, – сказала Лоринда как-то раз в детстве своей матери – та зашла пожелать ей спокойной ночи перед тем, как спуститься к обеду.

– Это ожерелье принадлежало еще одной из моих прабабок. – Мать прикоснулась к изумрудам на шее. – Когда-нибудь, дорогая, оно перейдет к тебе, эти изумруды под цвет твоих глаз!

Теперь, глядя на изумруды, Лоринда сожалела о том, что ей так и не довелось их надеть. Они слишком бросались в глаза, чтобы их могла носить молодая девушка, а Лоринда всегда гордилась своим непогрешимым вкусом в одежде. Однако она часто вспоминала об изумрудах и не раз, вынимая из сейфа менее массивные украшения, мечтала надеть это ожерелье на свою свадьбу. Оно бы выглядело чрезвычайно эффектно на белоснежной коже, под пару крупным серьгам, сверкавшим у нее в ушах. Теперь же все это пойдет с молотка, и Лоринда окинула взглядом гостиную, невольно задаваясь вопросом, кто из присутствовавших дам сумеет оценить драгоценности по достоинству.

Конечно, у нее не было необходимости выставлять их на торги. Изумруды принадлежали ей, и после смерти матери она упорно не желала уступать просьбам отца продать или заложить их.

– Они мои, папа, – отвечала она, стоило ему заговорить с ней об этом. – Они – собственность маминой семьи и, следовательно, не имеют никакого отношения к Камборнам.

– Позволь мне выручить за них немного денег, Лоринда, – упрашивал ее отец. – Я скоро выкуплю их, даю тебе слово.

Но Лоринда каждый раз отказывалась, и хотя в конце концов ей пришлось выставить их на торги, она пошла на это ради своего отца – для него, а значит, и для нее, это был долг чести. Когда же наконец изумруды были проданы с торгов, у Лоринды возникло ощущение, что часть ее юности с надеждами и грезами ушла безвозвратно.

Для нее ожерелье было чем-то совершенно особенным, и она почувствовала облегчение оттого, что оно не досталось никому из ее знакомых великосветских дам. Изумруды приобрел пожилой мужчина, по виду старший клерк в конторе, и она решила, что это ювелир, выступающий в роли посредника.

«По крайней мере мне не придется наблюдать, как кто-нибудь наденет их себе на шею из желания меня унизить», – подумала Лоринда, с нетерпением дожидаясь конца торгов.

А когда мучительная процедура завершилась, к ней подошел аукционист.