С тех пор, как она поселилась на вилле, ей было мучительно трудно заставить себя встречаться с людьми. По этой причине она избегала старых друзей и знакомых, не подходила к телефону, не отвечала на письма, пряталась у себя в комнате, если кто-нибудь приходил.

Она понимала, что причина заключалась в ее нервном состоянии, но была не в силах себя превозмочь, чувствуя, что друзья и знакомые будут возвращаться к событиям прошлого, а воспоминания о прошлом для нее теперь невыносимы.

Синтия так была измучена, что хотела лишь покоя и одиночества: ходить по комнатам, бродить по саду, греться на солнце… Ей ни с кем не хотелось разговаривать.

Вернуться ли ей назад или подойти к вилле? – спрашивала Синтия себя в нерешительности. В эту минуту человек обернулся и посмотрел в ее сторону. Она узнала его и поняла, что отступать некуда.

– Здравствуй, Артур!

– Синтия! Я пришел без приглашения, надеялся повидать тебя сегодня. Ты получила мою записку? От тебя не было ответа.

– Да, Артур, знаю. Записку я получила, как это мило с твоей стороны, но мне сейчас просто хочется побыть одной.

– Это на тебя не похоже. – Он окинул ее взглядом. – Ты плохо выглядишь. Болела?

– Да, хотя теперь мне много лучше. Впрочем, что говорить обо мне? Расскажи про себя.

Артур помолчал.

– Ничего особенно интересного, – произнес он наконец. – Оставался здесь, занимался фермерством, старался выполнить свой долг перед страной все долгие годы войны, хоть и не носил военной формы.

Напыщенные фразы, смехотворные высказывания!.. Артур совершенно не изменился. Надутый, важный – лицо красивое, но до чего же тупое и невыразительное; могучее сложение, но не производит впечатления силы.

Артур Марриотт был влюблен в Синтию, сколько она себя помнила. Мальчиком – мрачноватый, необщительный крепыш – отыскивал ее на всех детских праздниках и вечно крутился рядом. Он приносил ей сладости, закармливал мороженым, и все это с хмурой гримасой; словно злился на себя за чрезмерное внимание к девчонке. Долгие годы их знакомства он всегда был такой – неразговорчивый, хмурый, неизменно преданный. И теперь, после многолетнего отсутствия, он, казалось, по-прежнему надеялся на ее благосклонность.

В гостиной среди любимой бабушкиной мебели, кресел и диванов, обитых ситцем с нежным узором, полированных столиков и хрупких безделушек гость выглядел особенно неуклюжим.

– Садись, Артур, – пригласила Синтия, указывая на кресло.

– Хотелось бы услышать, как для тебя прошли эти годы.

Она устало махнула рукой:

– Мне не хочется говорить об этом, Артур. Слишком тяжело. Медсестрам приходится много работать, работа однообразная, изматывает до предела. Скажи лучше, как было здесь. Мне все интересно. Ты рад, что я вернулась?

Она не могла не удержаться от этого вопроса. Женское кокетство не знает удержу!

– Еще бы! Я, признаться, удивился, услышав, что ты здесь – одно время шел разговор, будто ты продаешь всю усадьбу. Оказывается, ты оставила себе виллу.

Синтия ничего на это не ответила. Ей не хотелось откровенничать о щедрости Роберта Шелфорда, и в особенности с Артуром.

– Хочу спросить про «Березы», – продолжал Артур. – Кто их купил? Что за человек? Ты вынуждена была продать усадьбу именно ему? По слухам, он не из тех, кого желаешь в соседи.

– Ничего о нем не знаю, – ответила Синтия. – А откуда взялось такое мнение? Есть особые причины?

– Слухи всякие ходят, – заметил Артур неохотно. – Болтают много. Кое-что можно объяснить завистью. У богатого человека всегда найдутся враги. Но какие бы ни были его личные качества, он здесь чужак. Переманил к себе лучших наших работников. Полон идей о развитии сельского хозяйства. Обычные бредни, наверняка ни в чем толком не разбирается. Но платит больше, чем мы можем себе позволить, и пообещал превратить все сельские дома в «Березах» во дворцы. Смехотворная затея, да и вообще просто разбой. Истинный джентльмен на подобное не способен.

Синтия невольно улыбнулась. Артур говорил с таким пылом и возмущением по хорошо известной причине: у себя в усадьбе, а ею владели уже два или три поколения Марриоттов, он вел хозяйство, соблюдая самую строгую экономию, и работники там обычно ворчали и жаловались на скупость хозяина.

Отец Артура, джентльмен старой закалки, был чрезвычайно требователен к работникам, но и платил щедро, и его уважали за справедливость. После его смерти усадьба перешла в совместное владение к двум сыновьям, Эдварду и Артуру. Эдвард погиб в автомобильной катастрофе, и Артур получил все – пахотную землю, лесные угодья и большой дом из серого камня в георгианском стиле, известный под названием «Особняк».