Гермия подскакала с такой скоростью, что ей пришлось резко натянуть поводья Брэкена, останавливая его, и жеребец вздыбился, усиливая впечатление неотложности и трагичности послания, которое принесла Гермия.

– Гермия! – воскликнула Мэрилин. – Что случилось? Почему ты здесь?

– О Мэрилин, я везде тебя искала! – отвечала Гермия. – Бедная старая миссис Барлес при смерти, но говорит, что не может умереть спокойно, пока не попрощается с тобой и не поблагодарит тебя за всю доброту к ней.

Чувствуя волнение, Гермия не пыталась изменить слова, которые велела ей сказать Мэрилин.

Когда она произносила их, ей показалось, что они звучат несколько искусственно.

Мэрилин вскрикнула, что также прозвучало довольно театрально.

– О бедная миссис Барлес! – воскликнула она. – Я немедленно должна ехать к ней!

Она резко повернула свою лошадь и подстегнула ее хлыстом, проезжая мимо Гермии.

Проехав уже довольно далеко, она, как будто неожиданно вспомнив что-то, повернула голову и крикнула:

– Покажи его светлости дорогу назад к усадьбе, а затем поспеши за мной! Ты будешь нужна мне!

– Хорошо, – ответила Гермия.

При этом она подумала, что Мэрилин беспокоится, Ведь она остается с маркизом и может расположить его к себе.

Тут она впервые взглянула на него.

Он повернул свою лошадь так, что она стояла поперек тропинки, и оказался к Гермии ближе, чем она ожидала.

От испуга она резко вдохнула воздух открытым ртом, что не могло укрыться от маркиза, и мгновенно поняла, что оказалась очень глупой.

Ведь она давно уже могла догадаться, что мужчина, поцеловавший ее и давший ей гинею за помощь, может быть маркизом Деверильским.

Он выглядел, думала она теперь, как и в тот день, очень похожим на Дьявола, за исключением его глаз (в которых – когда она встретилась с ним взглядом – мелькнула легкая насмешливая искорка), да еще ироничного изгиба его губ.

Какое-то время она могла лишь, опешив, глядеть на него, не соображая, что сказать.

– Так вы все-таки, оказывается, не девушка-молочница!

Он говорил тем же сухим протяжным голосом, который она слышала в тот раз.

Почувствовав, как краска заливает ее лицо, Гермия ответила голосом, показавшимся ей самой чужим:

– Нет… и вы не имели… права… счесть меня молочницей!

Она хотела сказать, что он не имел права целовать ее, но, стыдясь происшедшего в тот день и под влиянием смущения от встречи с ним вновь, она не смогла найти слов, чтобы дать понять ему, как дурно он вел себя тогда.

– Вы хотите, чтобы я извинился? – спросил маркиз.

Сделав усилие над собой, Гермия подняла голову и с вызовом посмотрела на него.

– Теперь слишком поздно! Вам удалось тогда найти кузнеца?

– Я вернулся туда, где остановился, и поручил моим конюхам справиться с этим.

– То есть туда, куда вы хотите отправиться сейчас? Я покажу вам дорогу.

– Я не спешу. Мне интересно узнать, почему вы то притворяетесь молочницей, то появляетесь как амазонка, на превосходной породистой лошади.

– Я не притворялась молочницей! – быстро возразила Гермия. – И если бы даже я была…

Она остановилась, подумав, что то, что она собиралась сказать, сделало бы их разговор еще более неловким, чем он был до сих пор.

– Вы хотите сказать, что я не имел права поцеловать вас, – медленно выговорил маркиз. – Но должны же вы понять, что, идя одна, с такой внешностью, вы являетесь искушением для любого мужчины, увидевшего вас.

– Но не для тех мужчин, которых я встречаю в нашей округе, – ответила Гермия, – хотя, возможно, джентльмены, приезжающие из Лондона, имеют иные представления об… уважении и… приличиях?

Она намеревалась говорить с вызовом, однако, все еще смущаясь, чувствовала, что ее голос звучит неуверенно и слабо.

– Я признаю упрек справедливым! – сказал маркиз, и она поняла, что он смеется над ней.

– Если ваша светлость отъедет немного в сторону, – сказала Гермия, – я покажу вам дорогу, которая приведет вас обратно в парк.

Оттуда вам нетрудно будет найти усадьбу.

– Я уже сказал, – ответил маркиз, – что не спешу.

Поскольку его лошадь стояла поперек тропинки, а вокруг теснились деревья, она не могла объехать его. Гермии ничего не оставалось делать, как лишь беспомощно смотреть на маркиза, оставаясь на месте.