Шрифт:
Весла замерли в руках казаков, слушавших Дрона на атаманской ладье, и течение относило ее. Не смея обгонять атамана, казаки на прочих челнах осушили весла, чуть приотстали, но крики и песни не умолкали по берегу и на реке.
Степан сидел, опустив голову, держа в руке шапку. Упрямый большой лоб его, с двумя шишками по бокам, потемнел и покрылся каплями пота; брови сдвинулись близко. Он мрачно молчал, и никто на ладье не решался вымолвить слова...
Разин встал. Лицо его сделалось черным от бешенства.
– В воду! В воду! Топи всех к чертя-ам! – не крикнул, а прямо-таки взревел атаман. И весь шум над Волгой мгновенно затих. – Атаманы! Топи персиянский ясырь, к черту, в Волге! Топи-и, не жалей! – продолжал выкрикивать Разин, охваченный яростью.
Но никто не двинулся на челнах. Внезапная перемена решения Разина была казакам непонятна...
– Ты вперед, атаман, свою кралю топи, а уж мы не отстанем! – в общем молчанье задорно выкрикнул из широкой ладьи немолодой казак, брат Черноярца.
Дружный казацкий хохот раздался с челнов, окружавших ладью атамана.
– Ай да Гурка! Что брякнул, то брякнул! Всегда так отмочит! – раздались одобрительные восклицания.
– А ну, батька, батька! Кажи, как топить! – загудели веселые голоса.
Степан удивленно окинул всех взглядом, перевел глаза на Зейнаб, словно не понимая, чего от него потребовали казаки, и встретился взором с Дроном, который тоже смотрел на него, как показалось Степану, с вызовом и ожиданием... Разин скрипнул зубами, налитые кровью глаза его помутнели. Он нагнулся, схватил персинянку и поднял над головой...
– Примай, Волга-мать...
Пронзительный визг Зейнаб оборвался в волжской волне. Вода всплеснула вокруг голубой парчи и сомкнулась над ней... И в тот же миг раздирающий вопль вырвался из груди царевниной мамки. Хохот, поднятый выкриком Гурки, словно запнувшись, оборвался. Сам веселый и дерзкий Гурка в страхе прятался за спины казаков... По волне, слегка вздутая ветром, как пена, билась о борт атаманской ладьи фата ханской дочери...
– Ждете? Ждете чего еще, чертово семя?! Топи! Всех топи! – заорал в неистовстве Разин и в наступившей тиши с лязгом выдернул саблю, будто готовый ринуться по челнам, чтобы искрошить на куски своих казаков...
– Менедышка-хан полоняников наших замучил, братцы! – крикнул Наумов. – На колья садили их, шкуры с живых снимали!..
И в ответ на страшную весть в разных местах с челнов стали падать в Волгу тела связанных пленников.
Поднялся вопль, возня, раздавались крики персов, падавших на колени перед казаками и умолявших их пощадить... Но разгул беспощадной свирепости охватил уже всех разинцев... В этой возне опрокинулся чей-то челн. Оказавшихся в воде казаков дружно спасали, тащили в другие челны...
Разин, словно без сил, опустился назад на скамью. Наумов поднял со дна ладьи, заботливо отряхнул ладонью и молча подал Степану оброненную шапку. Атаман надел ее. Сдвинув на самые брови, сидел, опустив глаза...
Наумов налил вина, протянул Разину полную кружку. Степан оттолкнул его руку.
– Пей сам, сатана!..
– И выпью, – твердо сказал Наумов. – За добрую память товарищей наших, за путь хороший к донским станицам, за казацкую дружбу, за волю и за твое здоровье, Степан Тимофеич!
Он поднял кружку и выпил.
– Правь назад ко стругам! – приказал Разин.
Казаки гуляют
Услышав о потоплении персидского ясыря, все купцы-персияне позаперли лавки, а сами попрятались. Закрывали лавки и многие из русских купцов. Торговали только царские кабаки. Улицы и площади города, как в большой праздник, были полны хмельной толпой. Разин платил в кабаках за всех астраханцев. Казаки с каждым часом чувствовали себя все больше хозяевами Астрахани.
В большой кабак, возле площади, где чинились торговые казни, таща за ручонки двоих ребятишек, вбежала растрепанная заплаканная женщина. Оглядев толпу хмельных казаков, она бросилась к русобородому кудрявому разинцу, которого признала за старшего.
– Осударь атаман! Пожалей ребятишек! Голодуем, бог видит!..
Еремеев сгреб со стола едва початый каравай хлеба и щедрый кус сала.
– А ну, подставляй подол! – с добродушным весельем воскликнул он.
– Кормилец, родимый, прошу не об том! Мужа вызволь из казни. Палач батожьем его мучит за доимки. А где нам их взять?! Сами без хлеба!..