Шрифт:
– Держи-и! Лови-и!.. Воеводского брата лови, не пускай!..
Проскакали мимо какие-то лошади...
– Признали тебя, князь Михайла! – крикнули всадникам вдогонку. – Не мы, так стрельцы тебе голову снимут!..
Толпа возбужденных казаков откуда-то набралась в корчму. Шумно потребовали вина.
Маша стояла как истукан перед тем же окошком, не в силах еще понять всего, что случилось...
– Спасибо, хозяйка, что атамана нам берегла! – сказал казак, который скакнул в окошко.
– Себя берегла, – огрызнулась Марья. – У моих бы ворот побили, с меня бы и спрос!
– Спасибо, хозяюшка, что себя берегла! – весело подхватил Разин, зажимая рукой левую кисть, из которой сочилась кровь. – Завяжи-ка мне рану... – Степан взглянул на нее и узнал. – Марья, ты?! – воскликнул он в каком-то смятении и, словно опомнившись, тихо добавил: – Ты раны-то перевязывать можешь?
– Бабка лучше сумеет, – сказала она и, будто в смертельном испуге, протиснулась в свою комнату...
Старуха, которая проспала всю стычку, уж хлопотала с тряпьем, перевязывая казаков...
Только теперь вдова поняла, что это князь Михайла с засадою был обращен в бегство... Повалившись ничком на постель, она не слыхала больше гула казацких голосов, который долго еще не прекращался в корчме, не слышала, как казаки пили, как одни из них выходили во двор, другие входили, чтобы выпить по чарке за здравие атамана и за его избавление...
«Что ж я творю?! Для чего мне его головы спасать?.. Да смерти ли ныне желаю ему? Пошто же болит мое сердце его раной?! Неужто же я простила ему все на свете и больше прощу? Ведь не стану его я травить. А вот схочет он, кликнет меня, как собаку, – и побегу за ним вслед... Покинет меня – и жизни не станет... Неужто же он колдовством такое со мной сотворил?!»
Стрельчиха не слышала, как, несмотря на уговоры Наумова, Степан выслал всех из избы и остался один...
– Марья! – услышала она рядом с собой его голос.
Маша в страхе вскочила. Разин стоял перед ней хмельной, сумрачный, тяжелый, как глыба.
– К тебе пришел... – сказал Степан тихо. – Со струга на русскую землю сошел, перво тебя ветрел... Потерял... Ходил я по городу, все тебя искал, – не нашел... Ан вот ныне снова ты мне на пути... Не уйдешь от меня теперь...
Марья при этих словах Степана бессильно закрыла глаза и, стоя спиной к окну, словно боясь упасть, оперлась ладонями о подоконник.
«Так, чай, и шлюхе своей твердит, что за ней плыл в персидское царство!» – подумала Маша, сама удивившись той ненависти, которая в ней вдруг вскипела против персидской княжны и дала ей силы.
– Полюби! – приблизившись к ней, шепнул атаман. Он взял ее за плечи и притянул к себе.
Стрельчиха резко откинулась от него назад. Она ощутила у себя на лице жар и запах вина от его дыхания, чувствовала его пронзительный взор. Марья слыхала, что взгляд Степана покоряет людей и смиряет врагов... «Не сдаться ему, не посмотреть в колдовские глаза, устоять перед ласкою и угрозой! Не явить ему ни боязни, ни радости!..» – твердила себе Маша.
– Слышишь, сердце отдам! – горячо сказал Разин, настойчиво привлекая ее к себе.
От его волнения словно искры пронзили все ее тело...
– Не волен отдать, атаман! – наперекор всему своему существу хрипло, с насмешкой сказала она. – Ты птицу персицку себе завел и сердце ей отдал свое на поклев... А я, атаман честной, – задыхаясь шепнула Марья, – я... и вишни с наклевом не кушаю – курам кидаю...
Она подняла ресницы, невольно взглянула ему в глаза и в зрачках Степана увидела не любовь, а знобящий холод...
– Марья! – будто с угрозою выдохнул он.
Злые сильные руки оттолкнули ее. Она повалилась к себе на постель...
Неловко задев тяжелый струганый стол, Степан опрокинул подсвечники. Мрак охватил избу. Маша зажмурилась в ожидании, с трепещущим сердцем, уже покорная и готовая сдаться ему. Прошло мгновение, другое... Хлопнула дверь избы. По крыльцу громыхнули тяжелые сапоги атамана. Собака кинулась на него и с жалобным визгом отпрянула прочь.
По мостовой в тихой улице долго еще, казалось целую вечность, отдавалась мерная поступь Разина.
Жертва Волги
«Корчемная женка станет еще мудровать надо мной! – сквозь хмель и злость думал Степан. – Дался я им? То воевода ломается, лезет: „Отдай ясырь, отдай персиянску княжну“... Вишь ты, „царских кровей девица“... То Наумов кричит: „Войско губишь!“ Теперь стрельчиха: вишь – „птицу персицку завел“! И впрямь заведу! Плевать мне, что царских кровей! Ясырка и есть ясырка – что хочу, то творю!..»
Раздраженный Степан миновал отпертые городские ворота, даже не заметив воротной стражи, которая заранее попряталась от него, предупрежденная казаками, что «батька гневен». Пройдя два-три дома по слободе, Степан задержался.