Шрифт:
— В его невротичном сценарии. У Вечного Принца проблемы с общением. Он может скрывать их, может маскироваться, но рано или поздно невроз настигнет его. Вечный Принц заболеет, начнет ходить по врачам, возможно, доберется и до психотерапевта.
Но мы ждать так долго не можем. Я могу его выявить прямо сейчас.
— И что надо делать?
Далила нарочно сделала паузу, обозначая важность момента, и, пристально глядя в его глаза, сообщила:
— Мне нужна ваша помощь.
Верховский напрягся, она же спокойно продолжила:
— Ради блага вам придется немного солгать.
Он вздохнул с облегчением:
— Всего-то? Да пожалуйста, ради Маши сколько хотите. Говорите, что я должен делать.
— Вы богаты и вполне можете оплатить книгу о вашей покойной сестре. Давайте я представлюсь вашим друзьям писателем. Якобы вы заказали мне книгу о Маше. Такое возможно?
— Вообще-то возможно, — пожал плечами Верховский, — но зачем?
— Что — зачем? — удивилась Далила.
— Зачем вам представляться писателем?
— Во-первых, мне нужно расспросить всех ваших друзей и знакомых, не вызвав их подозрений. А во-вторых, для того чтобы люди пошли на откровенность, я должна заслужить их доверие и уважение. Думаю, представляясь писателем, я добьюсь желаемого результата.
Верховский рассмеялся:
— Ну, знаете ли, я не согласен.
— Почему?
— Мои друзья и знакомые умные, образованные люди, многие из них весьма утонченные. Да и, по моему разумению, писатель — это тот, у кого порядок в мозгах, а у наших современных писателей и мозги-то есть не всегда. Нет-нет, лет двадцать назад, возможно, и стоило бы представляться писателем, а сегодня нельзя. Если мои друзья отнесутся к вам снисходительно и с насмешкой, я не удивлюсь.
Далилу слегка задели аргументы Верховского.
— Между прочим, я тоже книги пишу, — призналась она.
— Надеюсь, по психологии? — с почтительным поклоном осведомился он.
— Разумеется.
— Это другое дело.
— Хорошо, — хмурясь, сдалась она, — отказываюсь от своей затеи. Но расследование я все равно должна провести. Кто я тогда, если не писатель?
Верховский по-доброму улыбнулся и посоветовал:
— Оставайтесь психологом. Вам это очень к лицу.
И врать не придется.
— Да, ложь не приводит к добру, — согласилась Далила. — Но как я в своем настоящем звании объясню вашим друзьям и знакомым свой интерес к Маше?
Ведь они должны меня в дом свой пускать, тратить драгоценное время, о пустяках разговаривать. Ведь неспециалист не может определить, что важно, а что пустяк.
— Правильно, поэтому вы им скажите, что пишете научный труд о Золушке, что Маша наглядный пример, что вся наша семья наглядный пример. Науку в нашем кругу уважают и будут вам помогать. Все, что вы мне говорили, то и скажите моим друзьям.
— Нет, это вы им скажите.
— Конечно, — подтвердил Верховский, — я должен сказать. Я и скажу.
— А я завтра же приступлю к опросу ваших друзей.
Нет, пожалуй, начну с соседей, знакомых…
Она осеклась. В прихожей раздались скрип паркета и звуки приближающихся шагов — в кухню ввалился раздетый заспанный Димка. Зверски потирая кулаками глаза, он басовито (голос, как у Матвея) бубнил:
— Ты что, опять закурила? Так нечестно. Ночью.
Тайком. И почему ты не спишь?
Верховский ошалело уставился на симпатичного молодого гиганта в трусах, потом перевел взгляд на Далилу и смущенно пролепетал:
— Я не знал, что вы не одни.
Услышав незнакомый баритон, Дмитрий оторвал от глаз кулаки и хриплым от сна голосом испуганно пробасил:
— О, у нас гости, простите. — И скрылся в черной дыре коридора.
— Что же вы не сказали, что я не вовремя? — с укором спросил Верховский, обретая вид описавшегося пуделя.
— Потому что вы вовремя, — возразила Далила.
— Как же вовремя? — Он сокрушенно кивнул на дверь, за которой скрылся верзила. — Я ночью ввалился, вас от дел оторвал.
С материнской гордостью она сообщила:
— Это не то, что вы думаете. Это Димка, мой сын.
Я же вам говорила, что он в соседней комнате спит.
— Ваш сын?! — поразился Верховский, жадным взглядом впиваясь в лицо Далилы. — Простите, сколько ж вам лет?
— Тридцать три, — смущенно призналась она.
— А сколько ж тогда ему?!
— Всего девятнадцать. Он как-то рано у меня возмужал.