— О чем она говорила?

— Не понял, атмосфера какая-то, скандал. Мне было все равно, о чем она говорила. Я обрадовался, что позвала, с надеждой поехал, а там…

Понурившись, он замолчал.

Далила продолжила за него:

— Вы долго с букетом на площадке топтались, звонили, дверь случайно толкнули ногой и вошли.

Мискин, пряча глаза, кивнул:

— Да, Маша лежала в луже крови. Пирог на столе я не заметил, честное слово. Стол, помню, был. Празднично накрытый, в гостиной, бокалы там, что-то еще…

Он опять замолчал. Далила задала болезненный для себя вопрос:

— А почему вы решили, что Машу убил Верховский?

Мискин возмущенно воскликнул:

— А кто же еще? В последнее время Маша здорово изменилась, постоянно твердила: «Не злите меня, нервничать мне нельзя». А сама стала нервная, неуживчивая, то ругалась с Наташей, то деньги требовала у Андрея, о каком-то своем бизнесе говорила.

Далила подалась вперед:

— О каких деньгах идет речь?

— О деньгах погибших родителей. Им троим по наследству досталась приличная сумма. Андрей был назначен над Машей опекуном, а Наташка сама отдала ему свою долю. Он все вложил в общий с Замотаевым бизнес.

— Могу я узнать, что за бизнес? — осведомилась Далила.

Мискин вдруг рассмеялся:

— С этим бизнесом хохма вышла. Нечто из области парадоксов, очень по-русски: двигатель прогресса — обычная безалаберность.

Далила попросила:

— Расскажите подробней, пожалуйста.

— Охотно! — воскликнул Мискин. — У Верховского с Замотаевым был заводик, газированную воду они выпускали в бутылках. Дела шли плохо, отвратительно даже. Наследство, оставленное родителями, не Увеличивалось, а таяло на глазах.

— Маша знала об этом?

— Нет, конечно. Андрей с Пашкой это скрывали, нагоняли, как говорится, понтов: «тачки» крутые у них, охрана, офис. Все, как сейчас говорят, «зашибись». Только мы, самые близкие, были в курсе, как на самом деле идут их дела.

Далила подумала: «Мотивом могли быть долги».

— Друзья им помогали? — спросила она.

Мискин кивнул:

— Неоднократно. Я в долг частенько давал, Кроликов выбивал им кредиты. Но все впустую, ничего их не спасало, заводик доходов не приносил.

— От кого же Маша узнала об этом?

— Понятия не имею, но как-то узнала, а тут еще ее совершеннолетие близилось. В общем, она поставила братца в известность, что собирается свою долю из его бизнеса изъять немедленно, как только стукнет ей восемнадцать. А у Андрея как раз дела пошли.

— Все же пошли.

Мискин рассмеялся:

— Возвращаюсь к области парадоксов. Успех Верховского и Замотаева вырос на почве чужой халатности. Они заказали этикетки для воды под названием «Тархун». В типографии какой-то ротозей не углядел и буквы "а" и "р" переставил. Ни Верховский, ни Замотаев, ни их работники — никто не заметил ошибки.

В продажу вода отправилась под названием «Грахун».

И мигом ушла с прилавков. Все, кому и не надо, ради прикола хватали и дарили друзьям, любовникам, соседям, мужьям. В данном случае безалаберность оказалась двигателем торговли.

— Значит, именно с этого момента бизнес Верховского и Замотаева пошел вверх, — уточнила Далила.

— Да, резко попер в гору, а тут Маша решила его подкосить. Ведь ее доля — это одна шестая. Колоссальная сумма. Как такие деньги одним махом из производства достать? И как я теперь должен все это понимать? На кого должен думать?

Мискин вопросительно уставился на Далилу. Она ему возразила:

— Но это еще не мотив.

— Сам по себе — нет, а в совокупности — да.

— В совокупности с чем?

— С дальнейшими фактами. Вы сами заметили, что Верховский, когда узнал о смерти сестры, не сразу вызвал милицию.

— А вы об этом не знали?

— Клянусь, не знал. И не задумывался никогда, и не сопоставлял. Вы только что сами мне сообщили, что милиция была вызвана в три, а я точно знаю, что с ним встречался около часа.

Подумав, Мискин сказал:

— Да, примерно так. Когда мне Маша звонила, было без двадцати двенадцать. Пока доехал, Маши не стало. Потом я уехал. Верховский почти сразу мне позвонил, и мы быстро с ним встретились.

— Как он себя вел? — спросила Далила.

— Как? Дрожал, как овечий хвост. Жаловался и трясся: «У нас с Машкой в последнее время сплошная вражда, теперь меня точно засудят». Я его успокоил:

«Все наши об этом будут молчать». И алиби ему дал.

А он что в ответ? Наташкин «ТТ», гад, подсунул! И, главное, куда! В бардачок! На самое видное место!