— Ну, — сказал он, — что за вопрос! Я приверженец Марата, я наказал ее — во имя закона, к тому же я хотел наказать ее и за себя.

— Неужели вы не поняли, — сказал я, — что этим неуважением к смерти вы совершили почти преступление?

— Вот еще! — воскликнул Легро, пристально глядя на меня. — Неужели вы думаете, что они умерли, потому что их гильотинировали?

— Конечно.

— Вот и видно, что вы не смотрите в корзину, когда они там все вместе, что вы не видите, как они ворочают глазами и скрежещут зубами в течение еще пяти минут после казни. Нам приходится каждые три месяца менять корзину — до такой степени они портят дно своими зубами. Это, видите ли, куча голов аристократов, которые не хотят умирать. Я не удивился бы, если бы в один прекрасный день какая-нибудь из этих голов закричала бы: «Да здравствует король!»

Я узнал теперь, что хотел знать. Я вышел, преследуемый одной мыслью: действительно ли эти головы продолжали жить, и решил сам убедиться в этом.

Во время рассказа Ледрю настала ночь. Гости в салоне казались тенями не только молчаливыми, но и неподвижными. Все боялись, чтобы Ледрю не прервал своего рассказа, ибо понимали, что за этим страшным рассказом скрывается другой, еще более страшный. Не слышно было даже дыхания. Только доктор открыл рот, я схватил его за руку, чтобы помешать ему говорить, и он действительно замолчал. Через несколько секунд Ледрю продолжал:

— Я вышел из аббатства и пошел через площадь Таран, чтобы направиться на улицу Турнон, где я тогда жил. Вдруг я услышал женский голос, звавший на помощь. То не могли быть грабители: было едва десять часов вечера. Я побежал на угол площади, откуда раздался крик, и увидел при свете луны, вышедшей из облаков, женщину, отбивавшуюся от патруля санкюлотов [3] . Женщина также увидела меня и, заметив по моему костюму, что я не простолюдин, бросилась ко мне с криком:

— Ах, вот же господин Альберт, я его знаю, он вам подтвердит, что я дочь тетки Ледье, прачки!

В эту минуту бедная женщина, бледная и дрожащая, схватила меня за руку и вцепилась в меня, как хватается утопающий за обломок доски, чтобы спастись.

— Пусть ты дочь тетки Ледье, это твое дело, но у тебя нет пропуска, и ты должна пойти за нами в караульню!

Женщина стиснула мою руку. Я почувствовал в этом пожатии ее ужас и мольбу. Я понял. Она назвала меня первым именем, пришедшим ей в голову, я назвал ее именем, какое сам придумал.

— Как, это вы, моя бедная Соланж! — обратился я к ней. — Что с вами случилось?

— Ну, вот видите, господа! — воскликнула она.

— Мне кажется, ты могла бы сказать: граждане.

— Послушайте, господин сержант, не моя вина, что я так говорю, — нашлась молодая девушка, — моя мать работала у важных господ и приучила меня быть вежливой, и я усвоила эту, признаюсь, дурную привычку, аристократическую привычку. Что делать, господин сержант, я не могу от нее отвыкнуть.

В этом ответе звучала скрытая ирония, которую понял только я и задавал себе вопрос, кто могла быть эта женщина. Невозможно было разрешить эту загадку. Одно было несомненно: она не была дочерью прачки.

— Что со мной случилось, гражданин Альберт! — воскликнула она. — Вы представляете, что случилось! Подумайте, я пошла отнести белье, хозяйки не оказалось дома, я ждала ее, чтобы получить деньги. Черт побери! По теперешним временам каждому нужны деньги. Наступила ночь, а я, рассчитывая вернуться засветло, не взяла пропуска и попала к этим господам, извините, я хотела сказать, гражданам, они спросили у меня пропуск, я ответила, что у меня его нет, они хотели отвести меня в караульню. Я начала кричать, и тогда как раз подошли вы, мой знакомый, теперь я успокоилась. Я сказала себе: так как господин Альберт знает, что меня зовут Соланж, он знает, что я дочь тетки Ледье, он поручится за меня, не правда ли, господин Альберт?

— Конечно, я ручаюсь за вас.

— Хорошо, — сказал начальник патруля. — А кто за тебя поручится, господин франт?

— Дантон. С тебя этого довольно? Как ты думаешь, он настоящий патриот?

— А, если Дантон за тебя ручается, то против этого возразить нечего.

— Вот. Сегодня день заседания в клубе кордельеров, идем туда.

— Идем туда, — согласился сержант. — Граждане санкюлоты, вперед, марш!

Клуб кордельеров находился в старом монастыре кордельеров на улице Обсерванс. Через минуту мы дошли туда. Подойдя к двери, я выхватил лист бумаги из своего портфеля, написал карандашом несколько слов, передал сержанту и попросил его отнести Дантону, мы же остались под охраной капрала и патруля. Сержант вошел в клуб и вернулся с Дантоном.

— Что это, — сказал он, — тебя арестовали, тебя? Тебя, моего друга и друга Камиля! Тебя — лучшего из существующих республиканцев! Позвольте, гражданин сержант, — прибавил он, обращаясь к начальнику санкюлотов, — я ручаюсь за него. Этого довольно?

— Ты ручаешься за него. А кто поручится за нее? — возразил упрямый сержант.

— За нее? О ком ты говоришь?

— Об этой женщине, черт побери!

— За него, за нее, за всех, кто с ним, ты доволен?

— Да, я доволен, — сказал сержант, — особенно доволен тем, что повидал тебя.