— Господи, чем мы заслужили все это? — в замешательстве спрашивал знакомый Уоррена Лесли, уроженца Нью-Йорка, ставшего членом коммерческой элиты Далласа. Кстати, вскоре он вышел из ее рядов. В клубе «Импириел» раздавались жалобы, что городу наносят незаслуженные оскорбления, что левые либералы из северо-восточных штатов и интеллигенция сообща ополчились против консервативного Далласа.

В пятницу 22 ноября пополудни правые в Далласе ни в чем не раскаивались. В 15. 05, когда 80 процентов американского народа находились во власти тяжкого горя, телекамера «Нэйшнл бродкастинг компани», установленная у входа в отделение неотложной помощи Парклендского госпиталя, запечатлела среди группы зевак молодого человека, державшего плакат с надписью: «Янки, убирайтесь домой!» Бэрфут Сандерс был поражен, узнав, что, несмотря на отмену предстоявшего в субботу популярнейшего в стране матча регби между старейшими командами Гарвардского и Йельского университетов, большинство футбольных команд средних школ округа Даллас не отказались от намерения провести вечером в эту пятницу свои игры при электрическом освещении. Когда казначей Далласского округа Уоррен Гардинг вернулся домой, ему повстречался живший по соседству мальчуган. Он сказал:

— Господин Гардинг, мне очень жаль, что ваш президент умер.

Гардинг сначала не знал, что ответить. Он раздраженно поморщился и сказал:

— Сынок, он ведь был и твоим президентом. Он был президентом для всех нас.

Мальчишка отрицательно покачал головой и заявил:

— Нет, он не был нашим президентом. Мама и папа не голосовали за него. Он ничего для нас не значил.

В Белом доме специальный помощник президента Ральф Дангэн вынул изо рта трубку, тяжело прислонился грудью к своему письменному столу и опустил голову на руки. Обращаясь к помощнику министра труда Пэту Мойнихэну, он сказал:

— И самое ужасное заключается в том, что теперь во всем будут винить этого двадцатичетырехлетнего парня.

Супруга президента Кеннеди сидела при входе в операционную. Она чувствовала себя самым одиноким человеком на свете. Всего лишь час назад она была первой леди Америки, супругой первого в государстве лица, окруженной почестями и удостоенной особых привилегий, и все это исчезло в одно мгновение, исчезло со скоростью полета нули, выпущенной из скорострельной винтовки. Как супруга президента Жаклин более не существовала. Все другие из окружения президента сохранили свое положение и внешние признаки близости к власти. Даже ее секретаря все еще были секретарями Белого дома, но она сама стала всего лишь вдовой, а правительственный табель о рангах не предусматривал такой категории. Всем, чем была Жаклин Кеннеди, она была обязана посту своего супруга Джона Кеннеди. Теперь в качестве его вдовы ей не полагалось иметь ни помощников, ни личной охраны. Правда, генералы Тед Клифтон и Годфри Макхью остались в Парклендском госпитале. Рон Келлерман оставил там смену охраны, дежурившей с четырех часов до двенадцати; она состояла из шести агентов и старшего агента Билла Грира. Однако ни генералы, ни Рой формально не имели полномочий поступать так. При точном соблюдении буквы закона даже ближайшие помощники Кеннеди — Кен О’Доннел, Лэрри О’Брайен и Дэйв Пауэрс — должны были бы находиться на борту «Ангела». Весь аппарат федеральной исполнительной власти перешел теперь в руки Линдона Джонсона, и когда Джонсон в 13. 26 выехал из госпиталя на аэродром Лав Филд, юридически они обязаны были следовать за ним. Жаклин Кеннеди не была главой государства и более не являлась его родственницей.

— Я не уеду отсюда без Джека, — шепнула она Кену.

— Надо достать гроб, — обратился Кен к агентам охраны Клинту Хиллу, Энди Бергеру и доктору Беркли — личному врачу президента. Беркли в свою очередь передал администратору госпиталя Джеку Прайсу:

— Нужно поручить это лучшему похоронному бюро в Далласе и достать самый лучший бронзовый гроб.

Те, кто находился в составе президентского кортежа, продолжали мучительно размышлять над совершившейся катастрофой, высказывая всякого рода предположения, что ее можно было бы избежать, если бы только было сделано то или это. Один из них, — Билл Грир, водитель машины Кеннеди, — с залитым слезами лицом подошел к Жаклин и, охватив ее голову ладонями, стал до боли сжимать ее, точно хотел раздавить череп. Он плакал, повторяя: — О госпожа Кеннеди, о боже мой, боже мой. Я не думал об этом. Я ничего не слышал. Мне надо было бы сразу свернуть в сторону. Но я ничего не мог поделать. Ох, госпожа Кеннеди, как только я увидел, что случилось, я сразу круто свернул. Ах, если бы я вовремя увидел это!

Генри Гонзалес также рыдал. Он пришел, чтобы выразить соболезнование, и был твердо намерен держать себя в руках. Но когда Генри подошел к Жаклин, она выглядела такой одинокой и хрупкой, что рыдания невольно сдавили ему горло и он воскликнул:

— Ах, госпожа Кеннеди! Что я могу для вас сделать? Она отрицательно покачала головой и затем низко склонила ее на грудь.

После этого Кен О’Доннел не подпускал к ней никого до 13. 30, пока не прибыл гробовщик. Кен снова обрел свою дееспособность и, как часовой, стоял возле складного стула Жаклин.

Молодая вдова сидела с застывшим лицом, тонкая и прямая, словно струйка дыма над затухающим костром. Она все еще страдала от дурноты. Трижды она испытала приступы головокружения и едва не соскользнула на пол. Однако это было лишь физическое недомогание. Она по-прежнему с необычной остротой воспринимала происходившее вокруг и полностью сохраняла ясность мышления.

Сопровождаемый Клинтом Хиллом помощник администратора госпиталя Стив Ландрегэн направился в регистратуру. Он спросил дежурную сестру:

— Где находится ближайшее похоронное бюро?

— Бюро О’Нила на Оук-Лоун, — ответила она и дала номер телефона.

— Мы позвоним отсюда, — сказал Стив.

Владелец похоронного бюро О’Нил, как и все жители города, не отрываясь следил за событиями. Он слушал доносившиеся из динамика карманного радиоприемника последние известия, когда зазвонил его телефон.

Стивен Ландрегэн назвал себя и сказал:

— Я передам сейчас трубку другому человеку. Прошу сделать все, что он скажет. Вся наша беседа должна остаться конфиденциальной.

Последовала пауза. Затем послышался другой голос:

— Говорит Клинт Хилл из секретной службы. Прошу привезти в Парклендский госпиталь гроб. Сделайте это немедленно. — Минутку, одну минутку, — закричал О’Нил, — у нас товар на все цены.

— Привезите самый лучший, — сказал Клинт. О’Нил выбрал самый дорогой гроб весом в восемьсот фунтов, с двойными стенками из чистой бронзы и герметически закрывающейся крышкой. Вчетвером — О’Нил и трое его служащих — поставили массивный гроб на лучший катафалк — белоснежный «кадиллак» модели 1964 года, с установкой для кондиционирования воздуха, приобретенный О’Нилом в октябре, во время конференции директоров похоронных бюро США в Далласе. С тех пор не прошло еще и месяца, но спидометр машины показывал всего лишь девятьсот миль. Окна ее были закрыты занавесками салатного цвета.