Она наклонилась ко мне доверительно и сердечно:

— Что-нибудь еще хотите знать?

— Да. Сервантес ничего не рассказывал вам о тех людях, с которыми уехал?

— Этой паре? — Она показала пальцем на снимок, лежащий у нее на коленях. — Я забыла, что он точно сказал. Мне кажется, он сказал, что это его друзья, прибывшие сюда, чтобы его забрать.

— Он не сказал, кто они такие?

— Нет, но было похоже, что они изрядно набрались перед отъездом. Он сказал, что они из Голливуда и они посадят его на самолет.

— Какой самолет?

— Самолет во Францию. Я думала тогда, что это болтовня. Но сейчас не знаю. Он на самом деле был во Франции?

— Возможно.

— Откуда он достал деньги? Его семейство действительно имеет деньги в Испании?

— Замки, во всяком случае.

Я подумал, когда уезжал, что Мартель был одним из тех опасных мечтателей, которые живут и руководствуются своими мечтами. Лжец, который заставляет свою ложь становиться правдой. Его мир был ярко расцвечен человеком, как картины на стенах у Таппинджера, которые могли быть его первым видением Франции.

У кассира Благотворительного госпиталя глаза были подобны калькулятору. Она смотрела на меня через решетку своей кабинки, будто подсчитывала мои доходы, вычитая мои затраты и выводя под конец баланс.

— И сколько же я стою? — бодро спросил я.

— В живом или в мертвом состоянии?

Это меня остановило.

— Я хочу заплатить еще за один день за Гарри Гендрикса.

— В этом нет необходимости, — сказала она. — О нем заботится жена.

— Эта рыжая? Она была здесь?

— Она приходила и посидела у него несколько минут сегодня утром.

— Я могу побывать у него?

— Вы должны спросить старшую медсестру, она на третьем этаже.

Старшая медсестра была сухой, тощей, в накрахмаленном халате, с тонким ртом, бесцветной особой, которая заставила меня ждать, пока она сделает записи на сегодняшний день. Она позволила мне сказать ей, что я детектив и работаю с полицией. После этого она стала более дружественной. — Я не вижу причины, чтобы вы не могли задать ему несколько вопросов, но не утомляйте его и не расстраивайте.

Гарри находился в отдельной комнате с окнами, выходящими на город. С повязками на голове и лице он был похож на запеленатую мумию.

Я принес серо-жемчужную шляпу, и он остановил на ней глаза.

— Это моя шляпа?

— Это та шляпа, которую ты носил вчера. Внутри, однако, значится имя Спилмен. Кто он такой?

— Не знаю.

— Ты носил его шляпу.

— Я носил? — Он задумался и сказал:

— Я купил ее на распродаже.

Я не поверил ему, но говорить об этом не стал. Я положил шляпу на шкаф.

— Кто избил тебя, Гарри?

— Точно не знаю. Я его не видел. Было темно, и он напал на меня сзади, сбил меня с ног. Затем, как говорит доктор, он ногами бил меня по лицу.

— Молодец парень. Это был Мартель?

— Да. Это произошло там, у него. Я ошивался около его дома. Ветер так шумел, что я не слышал, как он подошел сзади. — Его пальцы шарили по простыне, покрывавшей его тело. — Он, должно быть, меня здорово отделал. У меня каждая косточка болит.

— Ты еще побывал и в автомобильной аварии.

— Как так?

— Мартель засунул тебя в багажник твоей машины и поставил ее на набережной. Какие-то пьяницы украли ее и разбили.

Он застонал.

— Это не моя машина. Моя старая отказала, и я занял «кадиллак» на стоянке. Ни страховки и вообще ничего. Она совсем разбита?

— Ремонту не подлежит.

— Хочу тебе сказать. Еще кое-что надвигается. — Он молчал около минуты, уставившись в небо. — Я думал о себе сегодня. Могу поспорить — нет, спорить не буду, просто скажу: я самый большой неудачник к западу от Миссисипи. Я даже не заслуживаю, чтобы жить.

— Этого все заслуживают.

— Хорошо тебе это говорить. Между прочим, они сказали мне, что мистер Арчер заплатил деньги за эту палату. Это ты сделал?

— За двадцать долларов. — Большое спасибо. Ты настоящий парень.

— Забудь. Мне платят.

Но его это тронуло.

— Я полагаю, я удачлив, прежде всего, я живой. Затем моя жена навестила меня, получилось, будто у меня есть дом.

— Китти все еще в городе?

— Сомневаюсь. Она сказала, что уедет. — Его голова лежала на подушке без движения. — Я не знал, что вы знакомы.