Он зашагал ещё быстрее, под ногами у него была уже протоптана дорожка — чёрная дорожка в росистой траве.

— Ты думаешь… — пробормотал Орвин.

Ларт встал — разлетелись из-под ботфорт комья земли:

— Я не думаю. Я даже не хочу думать об этом. Он лишился магического дара… Пожалуй, он и мог бы оказаться магом, который не маг, тем самым, о котором говорится в прорицании… Но он раздавлен, он уничтожен, я ни на секунду не принимал его во внимание!

Он со свистом втянул воздух, потом его плечи вдруг опустились, и он выдохнул с тоской:

— Эх…

От этого горького «эх» что-то во мне болезненно сжалось. Нечасто, ох как нечасто мой мрачный хозяин позволял себе подобные интонации.

— Ты не принимал его во внимание, потому что тебе не хотелось, — тихо сказал Орвин. — Ты просто не желал видеть его Привратником. Маррана…

Ларт свирепо на него взглянул:

— Не говори ерунды… — крутнулся на каблуках и снова принялся расхаживать, рассуждая, как ни в чём не бывало:

— На многие наши вопросы мог бы ответить старый Орлан из предгорий. Мог бы, если б не умер в одночасье, увидев нечто в Зеркале Вод… А до этого в Зеркале был кто-то, преследуемый невидимым и неощущаемым, страшным спутником… Кто это был? И кто его преследовал?

Орвин сидел, неудобно задрав голову, следил воспалёнными глазами за Лартом, который бросил наконец расхаживать и остановился прямо перед своим молчаливым собеседником:

— Что ж ты, Прорицатель? Кто Привратник? Откуда явится Третья сила и куда она нанесёт удар? Есть ли вообще ответы на эти вопросы?

— Ответы уже здесь, — тихо отозвался Орвин. — Во мне прорицание. Я вынашивал его много дней и ночей. Теперь оно здесь, и мы всё узнаем.

Он говорил, будто оправдываясь, а я весь покрылся мурашками, и Ларт, мой невозмутимый хозяин, переспросил внезапно севшим голосом:

— Что?

— Сегодня, — кивнул Орвин. — Через несколько минут… А пока сядь, пожалуйста, Ларт. Ты такой высокий, у меня шея болит…

Неподалёку от озерца три сосны росли треугольником. Это их и погубило, потому что для прорицания понадобились три огня.

И Ларт зажёг три огня, и сосны пылали сверху донизу.

Было очень страшно, но я стоял и смотрел, как между трёх огней встал Орвин, и в глазах его плясало пламя, и он достал из-за пазухи ржавый амулет и посмотрел в прорезь.

И голос его без усилия покрыл рёв огня:

— Извне, она идёт извне! Она пришла. Один день, один час, один человек. О горе! Чудовища пожирают живущих… И вода загустеет, как чёрная кровь. И ветви поймают в липкую паутину всех, имеющих крылья. И земля присосётся к подошвам имеющих ноги. Но стократ хуже имеющим магический дар! Горе, горе… Один день, один час откроют ей двери. Один человек. Привратник. Горе, она здесь!

— Кто Привратник?! — закричал что есть силы Ларт, и прорицатель услышал его, хотя огонь выл, пожирая сосновые кроны, мечась по стволам:

— Привратник. Он маг и не маг. Он предал и предан. Только Привратник откроет дверь, только Привратник, только один день, один час!

— Кто Привратник?! — надрывался Ларт.

— Он… лишён дара. Он был всемогущ и стал беспомощен. Он изменил и ему изменили… Он изменённый и изменившийся. Только он! Он откроет, и ЭТО войдёт, но не раньше! Земля закричит разверстыми могилами… Воздух станет тяжёл и погребёт под собой… Погребёт… Как пусты лица, лишённые глаз! Но не раньше, чем Привратник откроет!

Сосны закачались вдруг, как огромные факелы в неверных руках. Ларт кинулся на Орвина и увлёк его из треугольника, и вовремя — деревья рухнули одно за другим, подняв целый смерч пляшущих искр. Маги едва успели увернуться, а я — я давно уже отбежал подальше и оттуда смотрел, дрожа, как полыхает исполинский костёр.

…Оттерев с лица жирную копоть, Легиар сказал бесстрастно:

— Теперь я знаю точно. Я знаю, кто Привратник. Я сам его создал. А теперь я убью его, найду и убью прежде, чем он откроет ЕЙ дверь.

Он стиснул зубы до хруста, потом резко вскинулся:

— Вперёд. Пока не поздно. Я знаю, я понял, как его найти.

Зал суда был устроен проходным — в одну дверь палач выволакивал молящего о пощаде осуждённого, в другую стража вводила следующего злодея для нового разбирательства. Судья едва успевал подписывать бумаги, которые подсовывал ему примостившийся на низкой скамейке секретарь-писец. Шлёпала круглая печать в лужицу сургуча, росла стопка приговоров рядом с помещавшимся тут же, на столе, устрашающим символом правосудия — игрушечной виселицей с казнённой куклой.