Взревев от ярости, Макколл, пытаясь прицелиться в Борна из пистолета в правой руке, левой – схватил Аннаку за волосы и вздернул ее в воздух. В этот момент Борн извлек из-под одеяла свой керамический пистолет. Он собирался выстрелить незваному гостю прямо в грудь, но на пути пули оказалась бы Аннака. Сместив прицел чуть влево, он все же нажал на курок, и пуля впилась в правую руку противника – ту самую, которая сжимала оружие. Пистолет упал на ковер, из раны брызнула кровь. Аннака закричала, а янки обхватил ее за талию и прижал к себе, используя женщину в качестве живого щита.

Борн успел встать на одно колено. Дуло его пистолета дрейфовало из стороны в сторону, ни на секунду не выпуская противника из прицела. А тот, продолжая прикрываться Аннакой, стал пятиться к входной двери.

– Мы еще не закончили нашу беседу, – крикнул Макколл, глядя на Борна сумасшедшими глазами. – До сих пор ни одна сволочь, которую мне было приказано устранить, не уходила от меня живой. Не уйдешь и ты!

Произнеся эту тираду, Макколл швырнул Аннаку прямо в Борна. Последний, все еще находясь на диване, ухитрился поймать женщину раньше, чем она ударилась виском об острый угол. Отшвырнув ее назад, Борн метнулся к входной двери, но опоздал: двери лифта уже закрывались. Оставалось только одно – спускаться по лестнице, что он и сделал. Борн хромал, его бок горел, как в огне, ноги подкашивались, он задыхался, но, несмотря на все это, продолжал спуск, перепрыгивая через две-три ступеньки кряду.

Добежав до лестничной клетки между первым и вторым этажом, Борн подскользнулся и, увлекаемый инерцией, преодолел последний пролет, наполовину падая, наполовину скользя на спине. Рыча от боли, он поднялся на ноги и, грохнув дверью, выскочил в вестибюль. На мраморном полу он увидел капли крови, но самого убийцы не было. Борн шагнул в вестибюль, но тут его ноги подломились, и он тяжело опустился на пол. Некоторое время он, полуоглушенный, сидел, будучи не в силах пошевелиться. Одна его рука сжимала пистолет, вторая была прижата к горящему боку, в глазах застыла боль. Ему казалось, что он разучился дышать.

«Надо догнать мерзавца», – думал Борн, но оглушающий шум в голове и полное отсутствие сил не позволяли даже просто шевелиться, не говоря уж о том, чтобы кого-то догонять. Пока не появилась Аннака, у него было достаточно времени для раздумий, результатом которых стал печальный вывод: собственная гибель в автокатастрофе, которую он разыграл в Париже, не обманула агентство.

При виде его Аннака побелела от волнения.

– Джейсон! – Она села рядом с ним и обняла его рукой за плечи.

– Помогите мне, – попросил он и, тяжело опираясь на ее руку, поднялся с пола.

– Где он? Куда убежал?

Эти вопросы не требовали ответа. Морщась от боли, Борн подумал, что, возможно, Аннака права и ему действительно стоит показаться врачу.

Возможно, именно злость заставила Хана прийти в себя так быстро. В любом случае он очнулся и выбрался из «Шкоды» через считаные минуты после нападения. Голова раскалывалась, но больше всего пострадало его самолюбие. Он прокрутил в памяти всю сцену и был вынужден со стыдом признать, что виной его позорного поражения стали глупые и, как оказалось, опасные чувства в отношении Аннаки. Какие еще нужны доказательства того, что эмоциональной привязанности следует избегать любой ценой! Чувства и без того стоили ему чересчур дорого: сначала – любовь к родителям, потом – к Ричарду Вику, а теперь вот к Аннаке, которая с самого начала предала его Степану Спалко.

А Спалко? «Мы ведь не чужие люди, если делим тайны столь интимного характера. Мне бы хотелось надеяться на то, что мы друг для друга – больше, нежели просто заказчик и исполнитель».

Как и Ричард Вик, Спалко пытался запудрить ему мозги, прикидывался другом, убеждал, что хочет ввести его в некий мир, вход куда доступен только избранным. «Своей непревзойденной репутацией вы во многом обязаны тем заказам, которые получаете от меня». Как и Ричард Вик, Спалко выдавал себя за благодетеля Хана. Эти люди ошибочно полагали, что живут в заоблачных высотах, считали себя элитой. Как и Ричард Вик, Спалко лгал Хану для того, чтобы использовать его в своих интересах.

Что нужно от него Спалко? Впрочем, это уже не имеет особого значения. Единственное, что хотел сейчас Хан, – это фунт плоти из тела Степана Спалко, поскольку только вырванное сердце этого подонка явится достаточной компенсацией за все несправедливости, произошедшие по его вине, переплавит неправильное в правильное. Спалко станет первым и последним заказом, который Хан сделает самому себе.

И именно тогда, сидя на корточках в тени возле подъезда и бессознательно массируя ладонью болевшую голову, Хан услышал ее голос. Он возник откуда-то из глубины, из сумрака, и плыл по катящимся волнам.

«Ли-Ли! – шептал он. – Ли-Ли!»

Это был ее голос, зовущий его. Он знал, что ей нужно: она хочет, чтобы он соединился с нею в той водной бездне, куда погрузилось ее безжизненное тело. Хан опустил не перестававшую болеть голову на руки, и с его губ сорвался всхлип, словно кровавый пузырь вздулся и лопнул на губах умирающего человека. Ли-Ли. Он не вспоминал о ней так давно! Или все же вспоминал? Ведь она снится ему почти каждую ночь. Но почему? Что изменилось теперь, что заставило ее прийти к нему с такой решительностью именно сейчас, после стольких лет?