— Что же я тогда должен думать? — спросил он наконец.

Она повернулась, и он увидел в ее глазах слезы.

— Что я умираю, что я мертва, что я родилась заново и нахожусь там, куда ко мне не может прийти никто — ни ты, ни Тара, ни темнота.

— Пожалуйста, — попросил он, — не надо говорить со мной загадками. Ты знаешь, что я этого не понимаю. Когда ты говоришь так, то пугаешь меня. — Он замолчал и поежился. — Ты говоришь, что мы все рождаемся заново. Прекрасно, если ты планируешь умереть и снова вернуться; почему я не могу сделать то же самое? Что мне может помешать?

Ее щеки ярко вспыхнули от злости.

— Что ты об этом знаешь? — отрезала она. — Ты думаешь, что это легко? В таких местах, как это, люди проводят целую жизнь, готовясь к смерти. Они изучают ее, как текст, который надо запомнить наизусть. Они знают лицо смерти так, словно это лицо возлюбленной; знают звук ее голоса, запах ее дыхания, прикосновение ее пальцев. И тем не менее, в самый последний момент их мысли сбиваются, и ни не выполняют задуманное. Ты думаешь, что умирать так легко?

Он взял ее лицо в свои руки. Слезы на ее щеках были холодными.

— Да, — сказал он, — я люблю тебя. Этого достаточно. Куда бы ты ни пошла, я пойду за тобой. Клянусь.

Она склонила голову и обхватила его обеими руками. Снаружи, в темноте, над замерзшим полем низко пролетела сова, выискивая мышей.

На следующий день они отправились в путь: верхом на пони, которых дал им настоятель. Он хотел отправить с ними проводника-монаха, но Чиндамани отказалась по не вполне понятным Кристоферу причинам. Сам же он был весьма рад тому, что они будут вдвоем. От ее плохого настроения, в котором она пребывала накануне вечером, не осталось и следа, и она постоянно улыбалась ему, пока они навьючивали пони необходимыми припасами.

Настоятель проводил их до ворот монастыря, и Кристофер почувствовал в нем такое спокойствие и самообладание, которое до этого не видел ни у одного ламы. Казалось, что каждый его жест, каждое слово предназначены для того, чтобы передать самое простейшее послание: все преходяще, и даже самые серьезные проблемы скоро станут незначительными.

— Путешествуйте не спеша, — напутствовал их настоятель. — Отдыхайте, если устанете. Не загоняйте животных. Бережно относитесь к самим себе, и дорога будет бережно относиться к вам.

Они поблагодарили его и отправились в путь. Когда они выехали за ворота и начали подниматься по холму, мимо них прошла небольшая процессия монахов, несущих нечто, напоминающее человека, завернутого в белую ткань.

— Что случилось? — поинтересовался Кристофер. — Это похороны?

Чиндамани кивнула, снова став серьезной.

— Это отшельник, — объяснила она. — Вчера ночью они взломали вход в пещеру и увидели, что он мертв. Он не притрагивался к еде, которую ему оставляли, в течение шести дней. — Она сделала паузу. — Он умер на следующий день после нашего прибытия.

Монахи прошли мимо, медленно произнося слова погребальной службы, направляясь к специальному месту, находящемуся где-то высоко на холме, где истощенные останки гомчена будут разрублены на части и оставлены стервятникам. По небу проплыло облако, бросив тень на долину Гхаролинг.

Под ними лежал Тибет, ковер из травы, голой земли и камня, в котором иногда попадались узоры из сломанного льда или яркие горные речки и ручьи. Они то ехали верхом, то шли пешком, ведя пони за поводок. Они назвали животных Пип и Сквик, по именам собачки и пингвина, за чьими приключениями Уильям пристально следил, ежедневно просматривая «Дейли Миррор». Чиндамани, никогда не видевшая карикатур и газет, а уж тем более пингвина, сочла эти имена обычной эксцентричностью чужеземца. Пони были равнодушны к именам как английским, так и тибетским, и просто брели по дороге. В этом и заключалась жизнь: в дороге, еде и сне.

Жизнь двух людей мало чем отличалась от жизни двух пони, и единственное отличие заключалось в том, что они, по крайней мере, могли выбирать, когда идти и когда останавливаться, когда есть и когда спать. Они обходили большие города, предпочитая не привлекать внимание официальных лиц к появлению иностранца. Настоятель Гхаролинга дал Чиндамани письмо со своей печатью, и они время от времени показывали его, чтобы обеспечить себе ночлег. Они останавливались в тасам — караван-сараях, где можно было найти корм для пони и ночлег для себя, или в небольших монастырях, где письмо Чиндамани обеспечивало им больше, чем кровать на ночь.

Где бы ни появлялась Чиндамани, ее везде встречали с уважением, даже с почтением. Кристофер был просто придатком к воплощению Тары. По общему мнению, оболочка богини из-за полного незнания того мира, который находился за пределами Дорже-Ла, не могла вести себя как обычная женщина. С Кристофером же она могла быть самой собой — точнее, открывать ту часть себя, которую она скрывала от других, — но для всех остальных она была лишь воплощением богини.

Они шли на север, немного отклоняясь на восток, направляясь к Великой стене и границе с внутренней Монголией. Они обошли с запада Шигаце, идя по течению реки Цангпо. Справа у подножья в горы Дромари они увидели красные стены и золотые крыши монастыря Ташилхунпо, штаб-квартиры Панчен Ламы. По настоянию Чиндамани, они поспешно прошли мимо, с облегчением вздохнув, когда монастырь остался позади.