— А впрочем, спасибо, Чип, — внезапно усмехается Подполковник. — Одно содержательное умозаключение ты мне сейчас действительно подарил.

— Какую мысль? — расстроено откликается наш «Гастингс».

— Что автор плана «Ассасин» слабо петрит в нынешней российской жизни — при том, что он вообще-то Россию знает весьма и весьма неплохо… А поскольку людей, способных додуматься до столь блестящего оперативного плана, легко перечесть по пальцам, начну-ка я, пожалуй, с Марка Вульфсона: что он там нынче поделывает, в своей отставке без мундира?

— А кто это — Марк Вульфсон?

Подполковник на миг замирает, потеряв дар речи — вроде как Чип остолбенел бы при вопросе: «А кто это — Линус Торвальдс?»

— М-да… сик вот она и трАнзит, глориа мунди… Ну, хоть Ле Карре-то ты читал — «Шпион, вернувшийся с холода»?

— Читал. Отличная вещь! А при чем тут…

— Помнишь тамошних ГДР-овских разведчиков? Так вот, Фидлер — печальный еврейский интеллектуал, которого британцы исхитрились подвести под его собственный внутренний трибунал руками мерзкого гитлрюгендовца Мундта — это и есть Марк Вульфсон, бессменный шеф внешней разведки ГДР; изображен с натуры, один в один. С одной только поправочкой. Бывшему британскому разведчику Дэвиду Корнуэллу — «Джону Ле Карре» — только и оставалось, что сумблимировать посредством таких вот литературных инвольтаций, как «Шпион с холода». На самом-то деле всё обстояло ровно наоборот: это как раз Вульфсон имел все западные службы , включая родную корнуэлловскую СИС — как хотел и сколько хотел…

Это был великий разведчик, Чип, по-настоящему великий; умница и идеалист, коминтерновец той еще выделки, вроде незабвенного Макса. И еще — он никогда не сдавал своих людей. То, что он их неукоснительно вытаскивал из западных тюрем в случае провала, выменивая хоть бы даже и одного на дюжину — это еще не диво; но вот то, что он никогда не позволял партийным инквизиторам устраивать охоту на ведьм в своей Конторе — это и вправду было невероятно… Ну, вроде как партайгеноссе Геринг с его бессмертным: «В моем Ведомстве я решаю — кто еврей, а кто нет! Ясно?!» И когда всё рухнуло, Вульфсон опять-таки не сдал никого — ни сотрудников, ни агентов, хотя давили на него весьма и весьма… Хотел бы я работать под таким шефом.

— А что с ним сталось?

— В 89-ом Горбачев «за спасибо» сдал Восточную Германию, даже не выговорив взамен судебного иммунитета для ее лидеров — чем привел в несказанное изумление руководство ФРГ. Тут можно было бы много чего сказать, остерегая от такого обращения с союзниками — от по-американски циничного "Мерзавцы, конечно, но ведь наши мерзавцы" до чисто детского «Если ты кого-то приручил, ты за него в ответе», — но наш любитель консенсусов слишком спешил получить свою Нобелевскую премию мира… Вульфсон, разумеется, при желании мог без проблем исчезнуть из Германии, но — остался: не стал срывать абажур и невозмутимоожидал, пока за ним придут . Похоже, западники простили бы ему всё, что угодно, но только не такое вот демонстративное «Идите вы все на…» — так что пришли за ним очень быстро…

Вульфсона, отставного шефа внешней разведки , судили трижды, и это было что-то с чем-то даже на фоне всей тогдашней вакханалии с «правосудием победителей» — особенно учитывая, что тех в Штази, кто гнобил диссидентов, никто и пальцем не тронул. Сперва ему пытались пришить «государственную измену в форме шпионажа»; адвокаты попросили разъяснений — "А какому же именно государству изменил обвиняемый?" и, в свою очередь, вежливо объяснили, что квалифицировать служебную деятельность главы разведслужбы суверенной державы как «шпионаж» — это юридический нонсенс. Потом последовательно возникли и отпали обвинения в имевших место по ходу разведопераций убийствах, пытках и связях с террористами (это, как выяснилось, шло по линии других департаментов Штази) — впору освобождать вчистую… Тут западное «общественное мнение» (формируемое как раз теми, кого Вульфсон четверть века выставлял на всеобщее посмешище) впало в совершеннейшее неистовство и, топая ножками, наехало на суд в лучших обкомовских традициях — «А я хочу, чтоб он сидел, и точка! Иначе — ПАРТБИЛЕТ ПОЛОЖИШЬ !» Короче, с третьего захода, перешерстив все досье БНД за 40 лет, присудили: по ходу тех закордонных операций Вульфсона убийств, пыток и терактов — таки да, не было, но случался киднепинг; странно, что не довесили еще и «подделку документов» — тут тоже дело было бы верное… Итог — два года условно, плюс — на закуску — лишение государственной пенсии.

Вульфсон плюнул и съехал на ПМЖ в Италию. Пишет там книжки — идут нарасхват, шутка ли: бывший шеф пятой по мощности разведслужбы мира… Вот я и думаю, Чип — а не сочиняет ли он там, помимо книжек, и еще что-нибудь эдакое?

Благодатный полуподвальный сумрак маленького патриархального кафе; до чего ж славно юркнуть в такую норку после отчаянного крысиного прошмыга по раскаленной средиземноморским солнцем сковороде рыночной площади!.. У задней стены, сплошь завешенной фотографиями кинозвезд и футболистов — допотопный музыкальный автомат; парень и девушка в серо-голубых футболках Йельского университета только что до отвала накормили его монетками, и теперь он благодарно мурлычет им свои каприччио. Помимо неизбежных «туристо американо» наличествует и столь же неизбежная для европейских кафе парочка пенсионеров-шахматистов: один — седовласый, с артистически взлохмаченной шевелюрой, второй — бритоголовый, с породистым лицом римского патриция.

— Синьор Марко! — окликает из-за стойки хозяин. — Вам кофе по-турецки, как обычно?

Бритоголовый неспешно оборачивается на зов.

— Да. Свари-ка из тех зеленых зерен, что ты показывал в прошлый раз.

Хотя его итальянский здорово хромает, хозяину кафе явно импонирует стремление гостя общаться на местном, так сказать, диалекте — уж каком ни на есть. Шахматный же партнер бритоголового, напротив, предпочитает нынешний язык межнационального общения :

— Шах!.. Да, кстати: я тут купил твою книгу, английский перевод…

— Которую из?..

— «Секреты русской кухни». Я-то сдуру решил, что это про политику, а там — вполне натуральная кулинария!

— Да, многие сочли это форменным надувательством, эдаким «Королевским жирафом», — хмыкает бритоголовый; пару минут он обдумывает позицию, после чего конь его внезапным прыжком преодолевает пешечный частокол противника. — Боюсь, Чезаре, твоя затея с шахом была не слишком удачна: теперь размен ферзей неизбежен, и в эндшпиле я сохраняю лишнего слона. Это будет довольно скучно, но ходов через пять я тебя дожму. Возражения будут?