— Хорошо как, — промолвил Сергей Вешняк, наливая себе уже третью по счёту чашку. — Покойно. Все живы, сыты… Хорошо.

— Хорошо-то хорошо, — тут же не упустил возможности вставить слово Валерка Стихарь, — да ничего хорошего. На севере, за барьером этим силовым, жаркая пустыня. Родные, мать их, Каракумы. Ни воды, ни тенёчка. До ближайшего места, где люди живут, как мы уже знаем, двести с гаком кэмэ. И как мы их, спрашивается, на своих двоих пройдём? Изжаримся, к едреней фене. Солнце здесь, что твоя паровозная топка. Даже у нас в Ростове летом просто курорт по сравнению с этим Туркестаном.

— А зачем куда-то идти? — удивился Вешняк. — Тебе что, здесь плохо?

— Ты, Валера, карту бы сначала посмотрел, — сказал Малышев. — Ежели, конечно, тебе не просто язык почесать охота. Речушка, которая здесь течёт с юга на север, с гор, куда, по-твоему, впадает? Я тебе скажу. В другую реку. И довольно крупную. Если вдоль этой второй реки двигаться, то как раз к людям и можно выйти. Так что выбраться отсюда не особо трудно. Трудно понять, зачем и для чего. Ну, выберемся. А дальше что?

— А мне её кто показал, карту эту? — как ни в чем не бывало парировал ростовчанин. — Ну, если река, это, конечно, меняет дело.

— Ничего это не меняет, — сказал Майер. — Миша прав. Для того, чтобы куда-то идти, должна быть цель. А какая у нас цель?

— Цель у солдата всегда одна, — гордо заявил Валерка. — Вернее, две. Победить и выжить. Можно в обратной последовательности.

— Вот-вот, — кивнул пулеметчик. — Именно, что победить и выжить. Насчёт выжить трудностей я не вижу: заказывай любой продукт и жри, сколько влезет. И пей. Хоть лопни. И главное — совершенно бесплатно. Опять же никто в тебя стрелять здесь тоже пока не собирается. Самые опасные люди — Хан и его братия. Смешно. Отсюда следует второй вопрос. Догадываешься какой?

— Кого нам побеждать, — вздохнул Стихарь. — Брось, Руди. Я ведь прекрасно все понимаю. А спорить пытаюсь исключительно из чувства противоречия и чтобы вас как-то расшевелить.

— А то мало нас шевелили, — буркнул Майер. — Из Москвы вашей, вон, только что еле ноги унесли. Ещё не известно, что бы с нами было, не попади мы сюда. Так бы и сгинули в том подземелье. Или наверху под танковыми гусеницами да огнём с вертолётов этих проклятых.

— Кстати, о подземелье, — оживился Хейниц. — Никому не показался странным то, как мы сюда попали?

— Что ты хочешь сказать, Карл? — спросил Дитц. — Вся наша жизнь — одна большая странность. Одной больше, одной меньше…

— Не скажите, господин обер-лейтенант, — оживился ефрейтор. — В том-то и дело, что мы уже в некотором роде можем считаться специалистами по переходам в параллельные миры. Вспомните, как это было раньше. Ну, кто вспомнит? Давайте, смелее.

— Да все помнят, брось ты свои загадки, — поморщился Шнайдер. — В чем дело-то?

— Кажется, я знаю, что он имеет в виду, — сказала Аня. — Этот переход был не похож на предыдущие. Да, Карл?

— Вот! — торжествующе поднял вверх указательный палец Хейниц. — Абсолютно не похож. Раньше мы переходили из мира в мир практически незаметно. Давайте, все-таки припомним для наглядности. Первый раз это было в лесу…

Велга слушал Карла Хейница и перед ним, как наяву, вставали картины вроде бы и недавнего по времени, но далёкого по внутреннему ощущению прошлого.

Вот первая Земля-бис, на которую они попали в скорлупках аварийных модулей, когда шальная ракета уничтожила космокрейсер сварогов. Земля не очень далёкого будущего, где разрозненные остатки человечества после страшной астероидной атаки и последующей «ядерной зимы» пытаются выжить, воюя друг с другом и жестокими обстоятельствами. Они вмешались в часть этой войны и предотвратили атомную катастрофу. А потом, волоча на себе раненых, отступили сквозь лес и… И оказались уже совсем на другой Земле. На Земле богатой и благополучной. Настолько благополучной, что для поддержания в человеке здоровой агрессии и удовлетворения его низменных страстей пришлось заводить специальные Полигоны и Города. Правда, благополучие это оказалось на проверку весьма хрупким…Да, переход туда был тоже совершенно не заметен. Тащились израненные и вымотанные по лесу и вдруг — на тебе. Чистое шоссе и красивый пустой автобус. И потом, когда уже главная, казалось, цель было определена, и они несли нуль-бомбы в Замок, Малышев первым пересёк незримую черту, за которой снова была их первая война. Та самая война, начавшаяся для русских 22 июня 1941 года, и откуда летом 43-го их и немцев выдернули свароги…

— …то есть, каждый раз мы практически не замечали перехода. Вернее, замечали, но лишь тогда, когда непосредственно пересекали какую-то границу и попадали в иной, параллельный мир, — подытожил ефрейтор. — Так? Так. А в последний раз как было? Не знаю, как вам, а мне показалось, что водопад и мы вместе с ним летим со страшной высоты навстречу какому-то…не знаю… В общем, больше всего мне это напомнило исполинский мыльный пузырь. Знаете, что в детстве все мы пускали? Радужный такой, переливчатый.

— Точно, — согласился Валерка. — очень на пузырь это было похоже. Я, правда, лишь мельком его внизу заметил — не до того как-то было — падал, кувыркался да старался винтовку из рук не выпустить. Но теперь, когда Карл напомнил… Да, переливался радужно. И выпуклый.

— А мне показалось, что он еще как бы…дрожал, что ли, — добавил Вешняк. — Но не так, как пузыри мыльные дрожат. Иначе.

— Ритмично, — подсказала Аня. — Пульсировал этот пузырь, вот что.

— Да, — с задумчивым видом кивнул Шнайдер, — верно. Он пульсировал. Как сердце.