И она ответила просто:

— У Чарлза была любовница.

На лице Николаса отразилось удивление.

— Мне трудно этому поверить.

— Как и мне. Мне такое и в голову не приходило.

— Но ты уверена?

— Безусловно.

— Ты сказала Чарлзу о твоих подозрениях?

Это не были подозрения, Николас. — Элизабет тяжело вздохнула. — Чарлз был сентиментален и хранил письма этой женщины. Глупо с его стороны, но я иногда думаю: уж не хотел ли он, чтобы я их нашла?

— И ты нашла?

— За несколько дней до его смерти.

— Что же сказал Чарлз?

— Ничего. Я не решалась… из трусости, как мне думается. Подобное открытие возбуждает множество эмоций и обостряет отношения, а я была в ярости.

— Вполне понятно.

— Его предательство причиняло мне невероятную боль, сопровождаемую чувством вины.

— Вины?

— Не его вины. Моей.

— Чепуха, — возразил он уверенно. — Тебе не в чем винить себя. Ты ничего плохого не сделала.

— Не уверена. Видишь ли, я никогда не задумывалась о благополучии нашей совместной жизни. Мне казалось, что все у нас в порядке. Но, как выяснилось, насчет Чарлза я в этом отношении заблуждалась. Читая письма его любовницы, я поняла, что между ними было то, чего не было между мною и Чарлзом. Джонатон называет это великой страстью.

— Ты знаешь, кто она?

— Она подписывала письма ласкательным прозвищем. Я не имею представления, кто она. Наверное, это всего лишь болезненное любопытство, но мне хочется узнать ее имя. Разумеется, теперь это уже не имеет значения, но я все думаю, что узнай я ее имя, я бы поставила точку на последней странице последней главы в книге о нашем с Чарлзом браке. Смешная мысль, я понимаю, но эта женщина занимала в жизни Чарлза значительное место.

Удивительно, как легко ей говорить с Николасом об этом. Так же легко, как когда-то говорила с ним о чем угодно. Она вздохнула и произнесла:

— Письма приходили, судя по датам, четыре года.

— Четыре года? — переспросил Николас, словно ушам своим не верил. — Но ведь это…

— Больше половины времени моей жизни в браке. И это, может быть, тяжелее всего.

— Но ты как будто спокойно относишься к этой истории.

— Прошло уже три года с тех пор, как я о ней узнала. Время смягчило удар, и теперь я думаю об измене Чарлза тем спокойнее, что, быть может, чувство моего мужа к неизвестной мне женщине и было той великой страстью, которой не могла дать ему я. Скорее я оставалась его дорогим другом, чем самой большой любовью в жизни. Жаль, что оба мы не сознавали, что той нетребовательной и уютной любви, какую мы питали друг к другу с детства, нам будет недостаточно.

— Вам обоим?

— Вероятно.

— Но ведь еще не поздно. Время для большой, для великой, как ты говоришь, любви не упущено.

Сердце у Элизабет гулко забилось.

— Для большого безумия.

— Скажи лучше, самого прекрасного из безумий. — Он подошел к ней. — Я был бы верен тебе, Элизабет.

— Правда?

— По крайней мере в этом ты можешь мне поверить. На самом деле я был верен тебе. Всегда.

— Что? Оставь, Николас, и не думай, что я поверю, будто за десять лет ты не был связан ни с одной женщиной.

— Но не сердцем. Душой и сердцем я был верен тебе. Ни одну женщину я не любил так, как люблю тебя.

— Ты меня любишь?

— Я всегда любил тебя.

— А ты уверен, что не путаешь любовь с влечением? С желанием заполучить новый корабль или фруктовое пирожное?

— Ну уж нет, — обиделся Николас. — Я люблю тебя, любил и уверен, что никогда не переставал тебя любить. Теперь все по-другому, и мы стали другими, но любовь остается любовью.

Она придвинулась к нему ближе и заглянула в темные глаза.

— А что было бы, если бы тогда, десять лет назад, я осталась бы с тобой?

— Не знаю.

— А теперь?

— Все.

Элизабет покачала головой:

— Я стала слишком независимой и привыкла строить жизнь на собственных условиях. Ты слишком упрям и привык идти своим путем. Мы сведем друг друга сума.

— Это будет грандиознейшее помешательство в мире!

— Открой мои счета, и я подумаю о замужестве.

— Не думаю, чтобы это было бы особенно разумно.

— Тогда нам больше не о чем говорить сегодня. — Она приподнялась на цыпочки и поцеловала его. — Немножко жаль, я так соскучилась по тебе. — Он потянулся к ней, но Элизабет вывернулась. — Но все-таки, хоть я и выслушала всю твою декларацию о любви, меня волнует вопрос о доверии. Могу ли я полностью доверять тебе?

— Совершенно.

— Моя мать и остальные члены семьи будут у меня завтра в половине пятого. — Она сделала несколько шагов к двери. — Поскольку ты отказываешься открыть мои счета, ответственность за то, что мои родственники увидят перед собой на столе, я возлагаю на тебя и верю, что ты меня не разочаруешь.

Слово «верю» она произнесла с особым ударением.

— Как? — только и сумел выговорить пораженный Николас.

— Считай это испытанием. Доверия и верности. — Она игриво приподняла плечико. — Возможно, также и испытанием любви.