Николас усмехнулся, но мудро придержал язык. Герцогиня кивнула и вместе с младшей дочерью присоединилась к остальным гостям. Николас подошел к Элизабет и окинул взором дело рук своих.

— Ну что? Выдержал ли я испытание?

Он был вправе иметь самодовольный вид: гостиную оглашали восторженные охи и ахи, пир шел горой.

— Бесспорно. —Ну и?

— И что?

— Я полагаю, вполне уместны были бы слова благодарности. Нечто в этом роде.

— Я очень признательна. Вернее, была бы признательна, если бы вы не наложили арест на мои счета просто ради того, чтобы показать свою власть.

Лиззи изобразила самую сладкую улыбочку. Ответная улыбка Николаса выглядела не менее сладкой.

— Это был прямой ответ на вашу попытку создать превратное представление о вашем характере при помощи лишенных всякого смысла трат.

— Они разговаривают так, будто давно поженились, — прозвучала реплика одной из теток.

Элизабет опять не заметила, как в гостиной воцарилась тишина. Лицо у нее вспыхнуло огнем. Николас наклонился к ней со словами:

— Я бы сказал, что это становится неотвратимым. Она увидела в его темных глазах радость и что-то еще, более глубокое, более важное… вечное.

И леди в комнате и сама комната как бы исчезли, остались только его глаза и гулкие удары ее сердца. В эту минуту Элизабет подчинилась тому, что было и вправду неотвратимым и единственно верным. Впервые за десять лет она всей душой поняла, что любила его тогда, любит теперь и не перестанет любить никогда. Он всегда был ее судьбой. Ее великой страстью.

— Вероятно, есть вещи, которым быть суждено, — проговорила она и увидела, как темные глаза Николаса загорелись радостным изумлением. Казалось, он готов заключить ее в объятия, но он только поднес к губам ее руку и произнес так, чтобы слышала она и никто больше:

— Прошу вас отужинать сегодня со мной, леди Лэнгли. Где-нибудь в половине девятого, если это удобно для вас.

Этот ужин… Элизабет понимала, что он будет началом того, чему быть суждено. Великой страсти. Великого безумия.

— Лучше не придумаешь, сэр Николас, — мягко ответила она.

— Не могу разобрать ни слова, — донеслось с некоторого расстояния бормотание одной из кузин. — О чем это они говорят?

— Не имею представления, — послышался чей-то ответ. — Но судя по выражению их лиц, пари держу, о чем-то хорошем.

Николас улыбнулся Элизабет, а она рассмеялась; ей было безразлично, кто и что об этом подумает.

— В таком случае до вечера, — сказал он, отпустил ее руку и обратился к герцогине: — Мне пора идти, ваша милость.

— Разве вы не присоединитесь к нам? — В глазах у матери промелькнула веселая искорка. — За чаем?

— Думаю, мне этого делать не следует. У вас поистине примечательное собрание гостей. Боюсь, я выглядел бы волком, пробравшимся в стадо ягнят.

— Николас, вы просто восхитительны. — Герцогиня рассмеялась. — Сказать по правде, это был бы не совсем обыкновенный случай — присутствие в стаде волка, который боится ягнят.

— Вы попали в точку, мэм. — Николас повернулся к дамам и отвесил общий весьма почтительный поклон. — Леди, примите мои поздравления с началом сезона и пошли вам Бог веселые Святки.

— Увидим мы вас на рождественском балу Эффингтонов? — спросила герцогиня.

— Я не пропущу его ни за что в мире. Всего доброго, ваша милость. — Николас повернулся к Элизабет: — Всего доброго, леди Лэнгли.

— Всего доброго, сэр Николас, — сдержанно попрощалась Элизабет, у которой внутри все дрожало от предвкушения событий сегодняшнего вечера.

Николас направился к двери. Элизабет смотрела ему вслед. К нему же были прикованы взгляды всех дам, которые вполголоса судили и рядили о том, как обаятелен, внимателен и заботлив сэр Николас.

— Любопытно, кто ему помогал, — послышался у Элизабет за спиной голос Жюль.

— Разумеется, люди «Фортнума и Мейсона», но это не имеет особого значения, — заметила герцогиня. — Самое главное, что он пришел на помощь Элизабет, показав себя с хорошей стороны.

Ник откинулся на спинку кресла, в котором сидел за письменным столом, и невидящим взглядом уставился на дверь библиотеки.

Что, черт побери, ему с этим делать?

Он машинально побарабанил пальцами по крышке стола. Элизабет настаивала на искренности между ними, но искренность — понятие расплывчатое и ускользающее, подверженное чисто личностной интерпретации. Какого рода искренность Лиззи имела в виду? Хотела ли она что-то узнать о его прошлом? Но прошлое есть прошлое, и его откровенность по этому поводу может причинить ей боль, и даже глубокую боль.