Оставшиеся двое благополучно добрались до поляны и побежали по ней, погружаясь в глубины земли, по которой во всем стороны разбегались волны. Двое остальных рухнули грудой горящих костей. Фиар подбежала к воину, схватила его за руку. Он осознал, что девушка дрожит мелкой дрожью. Мигом позже понял, что и сам дрожит.

Вокруг витал тяжёлый дух горящей плоти и костей.

— Они сгорают, — удивилась девушка, указывая на дымящиеся останки. — А в тот раз… Неужели они уже не вернутся?

— Хорошо бы, — произнёс Ривллим, с трудом подавляя стук зубов. — Но двое всё равно скрылись. Придётся заночевать на холме. Дальше по дороге укрытий нет.

— Я не засну, — пожаловалась девушка, не отпуская его руку и прижавшись к своему спутнику. — Какой омерзительный голос. Я — то думала, что ничто не может меня испугать.

— Я тоже, — отозвался воин сумрачно. — Но выспаться нужно. Если это… — он осёкся и оглянулся. Оглянулась и Фиар.

Оружие вновь «заговорило».

Ривллим осторожно извлёк Солнечный Лист (сделать это было непросто, поскольку Фиар не желала отпускать его руку) и увидел, что меч выглядит, как и прежде. От него вновь исходило ощущение силы.

— Нас лишили оружия, — мрачно сообщил Ривллим и поправился. — Самого мощного оружия.

— Справимся, — Фиар с трудом, одной рукой, расстегнула чехол Чёрного Дождя, и извлекла переливающуюся булаву. От лунного света по поверхности чёрного металла начали пробегать светло — сиреневые струйки. — Огонь их берёт. Не такие уж мы беспомощные.

… Воин уснул первым. Фиар сидела рядом, у тлеющего костра, смотрела в ночь, не произнося ни слова. Когда, тремя часами позже, Ривллим проснулся, Фиар сладко спала, свернувшись рядом, положив голову ему на колени. Он усмехнулся и осторожно повернулся так, чтобы можно было видеть окрестности. Небо уже светлело.

Девушка что — то невнятно говорила во сне, время от времени вздрагивая. А ведь говорит, что снов не видит, вспомнил воин. Ну и ладно.

Когда взошло солнце, о ночном побоище говорили только разбросанные там и сям груды обгоревших костей. Над некоторыми ещё курился дымок.

Трава же осталась цела и невредима — и под останками, и поодаль.

Ривллим умылся в ручье, вернулся и сел ждать, когда Фиар проснётся.

Когда генерал Той — Альер вернулся в Меорн, и брошены были штандарты противника под ноги входящих в город солдат — победителей, и был срезан мечом созревший колос пшеницы, в знак того, что война покидает эту землю — генерал обнаружил, что он — единственный в городе, помнящий, кто помог Меорну поставить точку в многолетней разрушительной войне.

Никто не помнил ни лиц, ни имён странной троицы, что вихрем ворвалась сюда, чтобы выбрать то будущее, в котором Меорн остановил расползающийся по миру Хаос. Летописный камень не запечатлел их имён — лишь единственная руна «Р», оставленная неведомо кем.

До конца жизни в ночи кратных полнолуний генералу снился один и тот же сон. Двое путников, лиц которых он не видел, брели по раскалённой пустыне, полчища теней преследовали их, а впереди, не оставляя надежды на спасение, вставали стены вечного льда.

КОНЕЦ ПЕРВОГО ТОМА

Менялся облик континента на протяжении веков, но дорога, проложенная от южного побережья к сердцу Большой Земли, Шести Башням, оставалась. Как оставались нетронутыми и многочисленные поросшие лесом холмы близ дороги. Возникали, разрастались, приходили в забвение и возвращались в небытие города по обе стороны тракта, а холмы оставались.

Известно, что тем, кто останавливался на этих холмах на ночлег, приходили — во сне и наяву — диковинные видения. У каждого путника они свои, но общее было в них во всех: на горизонте неизменно проступали изрезанные очертания внешней стены Башен, а над ними горели неожиданно яркие диски большой и средней лун.

С любым человеком можно поговорить по душам. Главное — знать, о чём завести разговор. Фиар могла говорить о Чёрном Дожде почти без умолку. Рассказывала легенду за легендой, поражая собеседника своей памятью.

Обо всём другом она распространялась неохотно. Приходилось слушать про Дождь: молчать было тяжелее, тем более, что «походный посох», ускорявший им дорогу, теперь почти не отнимал сил. А стоило Ривллиму запеть какую — нибудь из песен — из тех, что так легко поются в пути — как Фиар начинала злиться.

Поэтому воин молчал. Фиар не интересовалась им. Настолько не интересовалась, что становилось неприятно. Как можно путешествовать с человеком, внутренний мир которого тебе вовсе не интересен? Или она мысли читает?