Означало, что я снова вернулся на исходный рубеж. И если я добился хоть какого-то прогресса, то черт побери, хотелось бы знать, в чем именно. Итак, в моем блокноте появился столбик из нескольких слов. Я запустил таймер обратного отсчета времени. Ну, вот, пожалуй, и все. Похоже, мне так и не удастся ни заработать миллион долларов, ни завести себе друзей, ни добиться расположения окружающих, ни добиться успехов в бизнесе, ни выиграть на бирже. Ни вызволить Минну, ни обезвредить убийц английской королевы, ни избавиться от героина, ни спастись от преследования полиции.

Словом, я пришел к тому, к чему меня всегда и приводили все мои попытки действовать по списку. Теперь, согласно неписаным правилам, пришла пора выбросить список и пойти напиться. Что я бы сделал с радостью, но я боялся высунуть нос на улицу, во-первых, и во вторых, интуиция подсказывала мне, что напиваться именно сейчас не стоит.

Так что, рассудив, что действие в любом случае плодотворнее бездействия, я принял единственно возможное в данный момент решение. Я порвал список.

Когда Арлетта вернулась с мини-микрофоном и приемником, из отведенных нам двадцати восьми часов у нас в запасе осталось двадцать семь. А когда я вышел из квартиры и направился к кубинскому павильону, их оставалось всего семнадцать. Истекшие десять протекли, прямо скажем, мучительно.

Для начала Арлетта вдруг впала в ничем не обоснованный оптимизм — настрой, который я никоим образом не был склонен с ней разделить. Полагаю, она была бодра от мысли, что ей удалось сделать что-то полезное, в то время как я весь день проторчал дома, составляя свой идиотский список. Что бы ни было источником ее благодушия, она сияла как начищенный samovar. Теперь мы обзавелись «жучком» — а значит, были на верном пути и могли спасти и Минну и королеву, а заодно освободить Квебек и открыть лекарство от рака, а потом зажить счастливо и умереть в один день…

Ей захотелось незамедлительно отпраздновать нашу победу — в горизонтальном положении.

А я не захотел.

Я полностью отдаю себе отчет, что это было неправильное решение. Не то что бы меня занимали другие, более важные дела, ведь все равно я бы не смог ничего предпринять до закрытия выставки поздно вечером. Поэтому у нас оставалось полно времени на то, чтобы заняться любовью — к чему Арлетта была весьма предрасположена, а вот я нет, хотя, вынужден признаться, настоящие мужчины так себя не ведут. К примеру, Джеймс Бонд не раздумывая швырнул бы Арлетту на тигровую шкуру в тот самый момент, когда она только вошла в комнату. И агент 007 не стал бы дожидаться, когда девушка продемонстрирует ему добытые микрофон и приемник. И если бы ему пришлось составлять список неотложных дел, то в первой строке фигурировало бы "Трахнуть Арлетту", и пока этот пункт не был бы выполнен на отлично, он не стал бы даже утруждать себя размышлениями о прочих задачах своей секретной миссии.

Если вы еще не дошли своим умом, то спешу сообщить: я не из этой породы!

Но и не бесчувственная сволочь. Когда Арлетта намекнула, что неплохо бы завалиться на тигровую шкуру, я притворился простачком, которому ее тонкие намеки невдомек. Тогда она прибегла к более прямолинейному способу воздействия на мое либидо, сбросив с себя всю одежду. Ну и тогда я прыгнул в кровать и принялся ее целовать и ласкать, послушно решив сыграть с блеском отведенную мне роль, вне зависимости от своих желаний.

Мое сердце испытало бурный прилив крови. Чего не скажешь о другом моем жизненно важном органе. Арлетта вытворила все, на что было способно ее юное воображение, а также еще пару-тройку штучек, которые даже я не мог вообразить. Она работала с азартом, с огоньком, с самозабвением, живо демонстрируя свои познания во французской культуре наслаждения, но ничего не помогло. Когда же наконец ей стало ясно, что ничего не получится, она выпрыгнула из кровати, помчалась в ванную и там горько разрыдалась. Акустика в крохотной квартирке была не хуже, чем в концертном зале «Карнеги-холл», и эхо ее рыданий, наверное, разносилось миль на десять по всей округе.

Я подергал дверную ручку. Дверь была заперта. Я попросил Арлетту выйти, но она заявила, что сейчас вскроет себе вены и умрет. На что я возразил, что она ни в чем не виновата, и уж если кто и заслуживает вскрытия вен, так это я, и что лучше оставить вены в покое и направить свою суицидальную агрессию на что-нибудь другое.

Наконец она вышла из ванной. Ее милая мордашка была умыта слезами. Она подошла и сочувственно потрепала меня по щеке.

— Жанна д'Арк… Мой целомудренный герой, мой рыцарь в сияющих латах. Твои мысли заняты совсем другими вещами, ты всем телом и душой предан нашему делу! И конечно, тебе недосуг заниматься любовью с Арлеттой.

Похоже, она себя в этом убедила. Но не меня. Я вспомнил перечень подвигов, которые не сумел совершить, и понял, что к этому списку теперь придется добавить еще один пункт. Импотенция, как и красота, — страшная сила, но вот спасет ли она мир? Скорее, разрушит.

Мы сидели и ждали окончания работы выставки. И тут мне пришло в голову протестировать микрофон и приемник. Выяснилось, что наш «жучок» не фурычит. Арлетта вспомнила, что кто-то совсем недавно уронил его на пол. Вооружившись отверткой, я разобрал микрофон и обнаружил сломанную деталь. Уж не знаю, что это за деталь и в чем заключалась ее функция. Но без нее мы были как без рук.