Прежде чем покинуть резиденцию французского двора близ Жювизи, Наполеон наскоро написал императрице несколько слов.

«Друг мой! Я стремился сюда, чтобы защищать Париж, но время упущено. Вечером город был сдан. Я собираю армию в Фонтенбло. Чувствую себя хорошо. Для меня мучительно, что страдаешь ты.

Н.

Французский двор, 31 марта, три часа утра».

Затем он сел в карету и выехал в Фонтенбло, не подозревая, что эта записка положила начало самой удивительной переписке, когда-либо существовавшей между монаршими супругами. Каждый день на протяжении месяца — а часто и по несколько раз в день — Наполеон и Мария-Луиза обменивались письмами, исполненными любви, нежной заботы и участия. Эта супружеская чета, еще вчера владевшая самой могущественной в мире Империей, поддерживала друг друга в несчастье, как самые обыкновенные буржуа, перемежая политику с семейными проблемами, отвлеченные соображения — финансовыми затруднениями, жалобы — с самыми безосновательными надеждами. Эта переписка, единственная в своем роде за всю историю человечества, навеки запечатлела поразительный диалог низложенного императора и императрицы в изгнании.

И если Мария-Луиза предстает в письмах сентиментальной, нерешительной, влюбленной женщиной, которую житейские невзгоды часто заставляют сетовать на судьбу, то Наполеон, напротив, ни о чем не жалеет, и его письма лишены горечи или гнева, скорей они кажутся слегка наивными и трогательными в своей нежной заботливости.

Первого апреля, когда Наполеон уединился в Фонтенбло, в Париже при содействии Талейрана было сформировано временное правительство.

Второго апреля, узнав, что Сенат проголосовал за его низложение. Наполеон отправился к водоему кормить карпов и при этом что-то напевал. В полночь к нему вошел Коленкур и объявил, что ему ничего другого не остается, как только отречься от престола. Наполеон весьма благосклонно отнесся к этому предложению.

В четыре часа утра прибыл курьер с письмом от Марии-Луизы. В миг обретя свою обычную порывистость, Наполеон схватил пакет, сорвал печать и жадно начал читать.

«Дорогой друг. Спешу поблагодарить тебя за нежное письмо от 31-го, полученное мною сегодня в три часа утра. Оно меня очень порадовало: ведь мне так необходимо знать, что ты рядом и хорошо себя чувствуешь. И все же меня огорчает, что ты одинок и что с тобой мало преданных людей. Я боюсь, как бы с тобой не приключилось беды. Мысль об этом меня убивает. Пиши мне как можно чаще. Мне нужно знать, что ты не забываешь меня и по-прежнему любишь.

Король написал мне, что ты хочешь, чтобы я ехала в Орлеан или в Блуа. Я выбираю Блуа, так как думаю, там мы будем в большей безопасности. Враг уже однажды подходил совсем близко к Орлеану. Ближайшую ночь я проведу в Вандоме, а завтра заночую в Блуа. Расстояние между нами можно покрыть за 16 часов; но, путешествуя на твоих лошадях, мы не делаем больше 10 лье в день.

Сегодня нам пришлось провести ночь в отвратительной грязной гостинице. К счастью, нашему сыну отвели лучшую комнату, а это самое главное. Чувствует он себя прекрасно, а сейчас вот плачет и требует игрушки. Одному Богу известно, когда я смогу исполнить его желание.

Мое здоровье ухудшилось, но я не падаю духом, и обо мне не беспокойся. У меня достанет сил перенести все невзгоды, которые выпадут на нашу долю, прежде чем мы окажемся в безопасности. Бог даст, скоро ты пришлешь нам весточку, и с ней известие о мире. Эго единственное, чего я желаю в этой жизни. Остаюсь твоей верной подругой.

Луиза

Шатодён, 1 апреля 1814 г., 10 часов утра».

Вечером того же дня она послала еще одну записочку, в которой жаловалась на расходы, связанные с пребыванием короля и королевы Вестфалии.

«Эти коронованные особы, — писала она, — воображают, будто и они, и их двор должны существовать за твой счет. Это стоит больших денег и как раз тогда, когда тебе приходится быть особенно бережливым».

В Блуа Мария-Луиза по-прежнему выступала в роли регентши Империи, хотя никакой реальной власти не имела. Но ей так хотелось «доставить удовольствие Наполеону», поддержать его.

3-го апреля она писала ему:

«Друг мой! Ночью я получила твое второе письмо от 31-го и очень обрадовалась. Сейчас, когда на нас обрушилось столько невзгод, это мое единственное утешение. Расположились мы в здании префектуры, мне здесь очень нравится и твоему сыну тоже; из окон — великолепный вид на Луару. Завтра я принимаю городские власти… И на завтра же назначен Совет министров. Эти господа полагают, что в сложившихся обстоятсльствах ты позволишь отправить к тебе кого-нибудь, кто непосредственно от тебя получил бы ответ на многое, о чем не напишешь в письме. К примеру, куда мне направиться, если я буду вынуждена покинуть Орлеан. Так вот, если не возражаешь, назови, пожалуйста, кому это поручить».

Наполеон незамедлительно составил и послал записку. Мария-Луиза прочла ее, и впервые мысль о возможности австрийского покровительства пронзила ее и блеснула лучом надежды.

«Друг мой! У тебя есть следующие возможности:

1. Оставаться в Блуа;

2. Прислать ко мне любого, кого ты сочтешь нужным;

3. Я предоставляю тебе полную свободу действий, как то, обращаться с воззваниями к народу, собирать Советы, иными словами, делать то же, что временное правительство в Париже;

4. Написать прочувствованное письмо отцу и вверить ему судьбу свою и сына. С письмом отправь герцога Кадора. Дай почувствовать отцу, что мы нуждаемся сейчас в его помощи… Навеки твой.

Н.»

4 апреля, отправив нежное послание императрице, проделав лечебные процедуры (нехорошая болезнь продолжала его беспокоить), он составил акт отречения от престола в пользу своего сына, Наполеона II при регентстве императрицы.

Этот трудный для императора день был, к счастью, несколько скрашен исполненным искренней любви письмом Марии-Луизы.