Сначала он пригласил свою давнишнюю любовницу, мадам де Бальби, но нашел ее сильно постаревшей, желчной и утратившей шарм. Он великодушно пожаловал ей пенсию в память о ее былом обаянии и отправил восвояси.

Вскоре он велел привезти в «замок» (так теперь называли Тюильри) мадемуазель Бургуэн, актрису Театр-Франсэ, чей «страстный голос и аппетитные округлости» в свое время отметил Наполеон. Король наговорил гостье кучу комплиментов, усадил рядом с собой на диванчик и-проворным жестом задрал ей подол.

Хорошо воспитанная актриса не мешала королю бесцеремонно и дерзко ее ощупать. Спустя несколько мгновений несчастный венценосец с багровым от напряжения лицом простонал:

— Я еще никогда не сожалел так, как сегодня, что мне уже шестьдесят лет!

После чего запустил руку за корсаж мадемуазель Бургуэн и, вытащив наружу грудь, долго с грустью смотрел на нее.

— Ну, довольно, — сказал он, водворяя грудь на место, — в гостях хорошо, а дома лучше, как говорил Дагобер своим собакам!

Актриса удалилась, слегка разочарованная. Но на следующий день в награду за то, что она столь любезно позволила себя пощупать, Людовик XVIII послал ей прекрасную карету, запряженную двумя породистыми серыми в яблоках лошадьми, присовокупив восхитительный несессер из позолоченного серебра, в который положил тридцать тысяч франков…

После актрисы в Тюильри перебывало множество молодых женщин — и в их числе мадам Принсето, сестра министра Деказа, и мадам де Мирбель.

Пригласив даму к себе в кабинет, он ошеломлял ее непристойными историями, потом читал столь же непристойные стихи собственного сочинения. И наконец, переходил к действиям…

Обычно он довольствовался тем, что украдкой прикасался к тому или иному заветному месту, а иногда ограничивался шутками и утонченными, но вполне невинными ласками.

Иногда, правда, ему хотелось большего. В таких случаях он просил визитершу раздеться и забавлялся тем, что бросал свернутые трубочкой банковские билеты достоинством в тысячу франков, стараясь попасть предмету своей страсти между грудей.

Но это было уже, что называется, настоящей оргией!

Женщины, приходившие в Тюильри и за какую-нибудь драгоценность, хорошую лошадь или несколько луидоров позволявшие себя потискать, бесспорно, доставляли королю удовольствие, но не могли дать того, в чем он больше всего нуждался: сердечной привязанности, любви.

Этот игривый толстяк-сластолюбец на самом деле имел сердце простой мидинетки.

Он был создан для любви. Ему бы иметь возлюбленную, жену, семью. Но, увы, жена его умерла, детей не было; брат, граф д'Артуа, ненавидел его, считая чересчур либеральным; племянница, герцогиня Ангулемская, приняла сторону ультрароялистов и даже не разговаривала с ним; а к женщинам, которых он принимал у себя в кабинете, он не мог привязаться, понимая, что они благоволят к нему из корысти.

В результате он стал оказывать благосклонность мужчинам, изливая избыток нежности на «фаворитов».

Сначала он осыпал подарками графа д'Аверэ; его сменил герцог де Блакас, которого король произвел в министры и сделал пэром Франции.

Однако справедливости ради надо заметить, что эти молодые мужчины не были его «возлюбленными голубчиками». Людовик XVIII не впадал «в сей пагубный грех» и ему было вполне достаточно погладить своих любимцев по щеке, говорить им «дитя мое» и целомудренно целовать в лоб в первый день Нового года….

Г-н де Блакас был из тех эмигрантов, про которых будет замечено, что они ничего не забыли и ничему не научились. Воображая, что Франция не изменилась со времен Людовика XV, он мечтал о восстановлении абсолютной монархии.

И очень скоро нажил себе врагов в лице всех советников короля. Гизо, самый злобный и язвительный из них, потребовал немедленной его высылки. Людовик XVIII, грустно покачав головой, сказал:

— Королям прощают любовниц, но не прощают фаворитов.

Вынужденный после долгих колебаний назначить Блакаса послом в Неаполь, король две недели потом неутешно рыдал в своем кресле на колесиках.

Пытаясь дать объяснение странной слабости, которую Людовик XVIII питал к своим фаворитам, Шатобриан писал: «Возможно, в сердцах одиноких монархов образуется пустота, которую они стремятся заполнить первым попавшимся человеком? Что это: взаимная симпатия, сродство душ, сходство характеров? Или дружба, дарованная Небесами, дабы утешить их в величавом одиночестве? А может быть, это желание иметь преданного душой и телом раба, перед которым ничего не надо скрывать, раба, к которому привыкаешь, как к одежде, игрушке, как к навязчивой идее — продолжению чувств, вкусов, капризов того, кем она овладела и кого держит во власти необоримого гипноза? Чем раб более низок и чем он более приближен, тем труднее от него избавиться, потому что он посвящен в такие сокровенные тайны, которые нельзя сделать достоянием общества. И этот избранник обращает в свою пользу и собственную гнусность, и слабость своего господина». («Загробные мемуары».)

— Уехал! Уехал! — Король плакал, утирая, слезы огромным носовым платком. — Ах, как я любил, его!.. Маленький мой, дитя мое… Негодяи, подлецы, они лишили мою жизнь смысла…

На шестнадцатый день король с сияющим лицом спустился из своих апартаментов и приступил к трапезе, съев на закуску сотню устриц. Придворные облегченно вздохнули — было очевидно, что Блакас забыт.

А еще через несколько недель у Людовика XVIII появился новый фаворит. Счастливца звали Эли Деказ. Бывший чиновник Империи, префект парижской полиции, он недавно заменил Фуше на посту министра полиции.