Мистер Мид крепко пожал мне руку, но, уходя от их дома в ночную тьму, я знал, что так и не смог завоевать его доверие.

Да и было ли это возможно, если я сам не вполне доверял себе в этом вопросе?

У кромки деревьев я не заметил ни малейших признаков Лэнки, но, добравшись до места, где мы оставили лошадей, нашел своего друга в добром здравии. Долговязый поджидал меня, удобно вытянувшись на земле.

— Привет! — крикнул он по обыкновению громче, чем следовало. — Вернулся наконец?

— Да, Лэнки, вернулся. Ты слышал, как там, в гостиной, я просил Мида убрать охрану? Я нарочно подошел к самой двери, надеясь, что ты сообразишь: пора уходить.

Он зевнул так же громко, как и окликнул меня.

— Все в ажуре, сынок. А теперь, если ты не против, расседлай лошадок, и мы прямо тут вздремнем.

— Ты хочешь спать здесь? — воскликнул я, оцепенев от изумления. — Послушай, приятель, новости мигом долетят до Кэтхилла, и шериф со своей командой мигом слетятся сюда по наши души. А мы так здорово наследили, что накрыть нас легче легкого.

— Ну-у, не знаю, — протянул Лэнки. — Тут повсюду так много всяких следов, что, по-моему, не так-то просто найти нужные.

Он снова протяжно зевнул.

Я опустился рядом на колени и положил руку ему на плечо.

— Что с тобой, Лэнки? — спросил я. — Ты, часом, не выпил?

— Да нет, просто устал, — проворчал долговязый. — Если тебе моя идея не по душе, отправляйся снова в холмы, а завтра я к тебе присоединюсь.

Я все никак не мог опомниться от удивления. Торчать тут казалось чистой воды безумием, но к тому времени я успел уверовать, что Лэнки едва ли способен принять неверное решение. На моих глазах этот парень провернул такое множество невероятных вещей, что я готов был слепо идти за ним куда угодно, а потому не стал больше спорить и лишь покачал головой, решив просто не думать на эту тему. Возможно, Лэнки забавляла перспектива оставаться тут, на виду, пока охотники обшаривают самые отдаленные уголки по всей округе!

Как бы то ни было, я расседлал лошадей, отыскал для них хорошее пастбище под деревьями и в свою очередь улегся на боковую.

Он храпел как тромбон, и эти звуки вкупе с возбуждением от всего недавно пережитого долго не давали мне обрести покой. В конце концов я подумал, что вообще не сомкну глаз, но, не успела эта мысль мелькнуть в голове, как я уже спал.

Когда я проснулся, солнце стояло высоко над горизонтом, щедро струя свет и тепло сквозь ветви деревьев. Неподалеку заржала одна из наших лошадок, и я тут же вскочил, вспомнив с испугом, где мы находимся.

Но Лэнки, не вставая, приоткрыл всего один глаз.

— В чем дело? — лениво осведомился он.

— Солнце уже высоко, — объяснил я, — и, если мы отсюда выедем, нас почти наверняка заметят.

— А зачем куда-то ехать? — сонно пробормотал Лэнки. — Здесь славное местечко, и можно…

Так и не договорив, мой странный приятель опять уснул, сладко похрапывая.

Я разглядывал его, все больше изумляясь. Правда, мне вчера удалось немного поспать, а Лэнки провел на ногах весь день, но это никак не объясняло той тяжелой усталости, почти оцепенения, что, казалось, полностью охватила его. Не в силах разрешить загадку, я только покачал головой.

Я отвязал лошадей и повел к ручейку, бежавшему среди деревьев, потом привел обратно на поляну, оседлал и, пристроив на спины весь наш скарб, вернулся к Лэнки. Тот все еще дрых.

В таком состоянии мой друг пребывал до самого вечера, похожий скорее на опоенного, нежели на человека, пребывающего в добром здравии.

За это время я успел раз десять прокрасться на опушку и дважды замечал большие группы всадников, отъезжавшие от усадьбы Роберта Мида. Шерифа я среди них не разглядел, но полагал, что это его люди. По тому, как деловито они держались, как внимательно изучали землю под копытами лошадей, чувствовалось, что эти ребята полностью поглощены поставленной перед ними задачей. И это настраивало меня на самый мрачный лад.

Мы не могли тронуться в путь засветло, пока эти шершни тучей висели в воздухе. И вновь меня восхитила проницательность Лэнки, сообразившего устроить привал так близко от места, где нас видели в последний раз и наверняка не додумаются искать.

Днем Лэнки, позевывая, встал, отхлебнул воды из походной фляги и сжевал несколько сухарей. Потом свернул сигаретку, не обращая внимания на мои вопли, что нас могут выдать дым и запах табака, покурил и опять лег почивать.

За столь недолгое время бодрствования мой друг не сказал ни слова, ограничиваясь каким-то невнятным ворчанием, и я не на шутку встревожился. Что, если он каким-то образом поранился или подхватил лихорадку?

Наконец этот один из самых длинных в моей жизни дней сменила ночь, а Лэнки все так же валялся на спине, тихонько похрапывая. Не выдержав, я подошел к нему и положил руку на лоб. Нет, какая бы хворь ни одолела моего друга, лихорадки у него точно не было. Прикосновение мое оказалось слишком легким, чтобы нарушить этот богатырский сон, и я встряхнул соню за плечо.

— Ну-ну… — недовольно буркнул он. — Что еще стряслось?

— Тебе никто не мешает оставаться тут сколько угодно, Лэнки, — сказал я, — но коли я сегодня же не выберусь из этой рощицы и не найду более безопасное укрытие, могу уже никогда не сойти с места.